Наблюдаю в мерцанье колен изваянья, беломраморность бедер,
оттенки волос…
– слышал Клим.
Нехаева часто нашептывала такие болезненно чувственные стихи, и они всегда будили у Клима вполне определенные эмоции. Алина не будила таких эмоций; она удивленно и просто рассказывала с чужих слов чье-то сновидение. В памяти Клима воскрес образ девочки, которая – давно когда-то – лукаво читала милые ей стихи Фета. Но теперь и лукавство не звучало в сладострастных стихах, а только удивление. Именно это чувство слышал Клим в густых звуках красивого голоса, видел на лице, побледневшем, может быть, от стыда или страха, и в расширенных глазах. Голос все понижался, отягчаемый бредовыми словами. Читая медленнее и бессильней, точно она с трудом разбирала неясно написанное, Алина вдруг произнесла одну строку громко, облегченно вздохнув:
О далекое утро на вспененном взморье, странно алые краски
стыдливой зари…
Казалось, что она затрудненно повторяет слова поэта, который, невидимо стоя рядом с нею, неслышно для других подсказывает ей пряные слова.
Прислонясь к стене, Клим уже не понимал слов, а слушал только ритмические колебания голоса и прикованно смотрел на Лидию; она, покачиваясь, сидела на стуле, глядя в одном направлении с Алиной.
…хаос,
– сказала Алина последнее слово стихотворения и опустилась на табурет у рояля, закрыв лицо ладонями.
– Возмутительно хорошо, – пробормотал Иноков.
Сомова тихо подошла к подруге, погладила голову ее и сказала, вздыхая:
– Тебе не надо замуж выходить, ты – актриса.
– Нет, Люба, нет…
Иноков угрюмо заторопился:
– Люба, нам – пора.
– И мне тоже, – сказала Алина, вставая.
Подошла к Лидии, молча крепко поцеловалась с нею и спросила Инокова:
– Ну, что?
– Ваша взяла – возмутительно хорошо! – ответил он, сильно встряхнув ее руку.
Ушли. Луна светила в открытое окно. Лидия, подвинув к нему стул, села, положила локти на подоконник. Клим встал рядом. В синеватом сумраке четко вырезался профиль девушки, блестел ее темный глаз.
– О любви она читает неподражаемо, – заговорила Лидия, – но я думаю, что она только мечтает, а не чувствует. Макаров тоже говорит о любви празднично и тоже… мимо. Чувствует – Лютов. Это удивительно интересный человек, но он какой-то обожженный, чего-то боится… Мне иногда жалко его.
Говорила она – не глядя на Клима, тихо и как бы проверяя свои мысли. Выпрямилась, закинув руки за голову; острые груди ее высоко подняли легкую ткань блузы. Клим выжидающе молчал.
– Как все это странно… Знаешь – в школе за мной ухаживали настойчивее и больше, чем за нею, а ведь я рядом с нею почти урод. И я очень обижалась – не за себя, а за ее красоту. Один… странный человек, Диомидов, непросто – Демидов, а – Диомидов, говорит, что Алина красива отталкивающе. Да, так и сказал. Но… он человек