– Я речку нашу вспоминаю, – рассказывал он. – Карамыш называется. Небольшая, лесок вокруг. Мы летом в детстве там целые дни проводили. Окуней, плотву ловили, иногда голавли попадались. Неплохо жили. Колхоз животноводством занимался, трава степная, хорошая. Невеста у меня была, Таней звали. А с ноября ни одного письма, и мать молчит о ней. Наверное, другого нашла.
– У вас с ней что-нибудь было? – спросил я.
– Нет, конечно. У нас до свадьбы с этим строго. А Татьяну вспоминаю, она не слишком ко мне тянулась. Я на колхозной кузне работал, болванки по три пуда играючи ворочал. На соревнованиях по гирям и городкам всегда первые места занимал. Вроде как самый сильный из парней в селе считался. Со мной взрослые мужики, даже напившись, связываться боялись. Мог одним ударом с ног свалить, хотя драться не любил. Ну, а Таньке льстило, что я с ней хожу. Хотя семья у нас бедновато жила. Отец болел, малышни полный двор. Но батя – молодец, дал мне семь классов закончить.
И я, и Федя Долгушин были тогда младшими сержантами, командирами расчетов ПТР. Но если Федя, физически крепкий, был уверен в себе, то мой второй номер Гриша Тищенко совсем не напоминал «истребителя танков» – как мы себя иногда гордо именовали.
Был он добродушным парнем с оттопыренными ушами, наивный, моложе нас всех. Хотя слабаком его не назовешь – жилистый, выносливый, но уверенности ему не хватало. Обкатку танками он прошел со скрипом, дергался, явно боялся и не попал в цель гранатами. Выпустили Гришу, как некоторых других курсантов, всего лишь рядовым красноармейцем.
Гришу это не очень задевало. Он воспринимал жизнь просто: вырос в многодетной семье, недоедал и призыв в армию, военную форму воспринимал как большой шаг в жизни. Был он покладистый, бесхитростный, и мы с помощником быстро сдружились. Я почему-то был уверен, что в бою он не подведет. Хотя ловил себя на мысли, что не следует переоценивать себя. Неизвестно, как я сам выдержу будущие испытания.
Лишь к вечеру явился капитан из дивизии и сразу заторопил нас. Сам он отдохнул, выспался, и от него хорошо попахивало водочкой. Мы же все намерзлись, были голодные и устали еще больше от бесцельного хождения, чтобы окончательно не поморозиться. Но капитана это заботило мало. Наплевать, что некоторые из ребят уши, щеки отморозили. Лишь бы довести нужное количество людей до места.
– Живее, живее, – торопил он нас. – Чего копаетесь?
– Сам бы на морозе день провел, – буркнул старшина Савелий Гречуха. – По-другому бы пел.
– Ты как разговариваешь с капитаном? А ну, смирно!
Савелий был своеобразной личностью. Было ему лет тридцать с небольшим, но казался он значительно старше. Низкорослый, с горбатой широченной спиной, много мотался по стране, бывал даже на Сахалине. Говорят, сидел в тюрьме, а спину искривил, таская с тринадцати лет тяжеленные мешки на мельнице.
На выкрики капитана Савелий не реагировал, а умело и быстро запрягал лошадь. Капитан побурчал и замолк. У Гречухи были белесые глаза и тяжелый, как те мешки на