– Какую ж пакость? – удивился Сбыслав.
– Будто и не ведаешь.
– Вот те крест!
– Напраслину на мать мою возводят… – Савелий не договорил, опустил взор – не мог такого вымолвить, комок к горлу подступал.
– Слыхал, слыхал, как же! – понимающе сказал его товарищ. – Молвят, будто не морского царя она дочь, а простая баба из Стекольны…
– Языки им всем поотрезать гнилые, ублюдкам сиворылым… – выкрикнул Савелий.
– Уж не Яков ли тебя так раззудил?
– Он, скотина, кто ж ещё!
– Якову ты дорогу не переходи – лют он и скор на расправу. За него весь Людин конец стоит, а кто против, те помалкивают. Вот и ты голову не подымай, потому как отсекут.
Савелий вскинулся, сжал кулак, затрясся весь от гнева.
– Что ж мне, обиду проглотить?
– И проглоти. Не такие проглатывали. – Сбышек вздохнул. – Да и по совести, Савелий, ты-то сам веришь ли, будто родитель твой морскому владыке на гуслях играл? Его ить с гуслями-то и не видали никогда. Не в обиду тебе говорю это, а так, ради правды.
– Про гусли врать не буду, не знаю. Должно, чадь присочинила, а может, скоморохи. А то, что мать моя – Варяжского моря отрасль, всем известно.
– А ещё слух идёт, будто отец твой ведуном был, с упырями якшался…
– Завистники это всё придумали. Не могли отцу простить удачи его. Вот и наплели всякого. Кабы якшался, не возвёл бы храма.
– Князь Всеслав Полоцкий, говорят, тоже волхвовал, да ещё серым волком перекидывался. А однако ж Софию поставил.
Савелий исподлобья посмотрел на товарища, опять сжал кулак.
– И ты тоже задеть меня хочешь? Все что ль против меня сговорились?
– Не серчай, – благодушно ответил Сбыслав. – Лучше скажи как на духу: зачем с Ядреем пошёл?
– А ты зачем?
Сбыслав почесал грязными ногтями персь.
– Сам знаешь: худо стало. На Мартына-лисогона лихие люди у Торопца обоз с рыбой разбили. Плескичи второе лето с чудинами режутся, торговле урон наносят. Да и хлеба не уродились. Вот и пришлось в путь сбираться. – Он поднял глаза на собеседника. – Ну а ты?
Тот опустил взор, напряжённо засопел, раздумывая. Выдавил:
– Хочу отца своего стать достойным.
– Это как же?
– Он за моря ходил, а я горы одолею. Чтоб обо мне тоже песни слагали.
– Эвона что! Трудно тебе придётся. Господь гордых не любит.
– Да разве ж это – гордость? Выше иных себя не ставлю, но и своего не упущу.
– Не надломиться бы тебе, Савка, – вздохнул Сбышек. С такой печалью вымолвил, что даже панибратское «Савка» не обидело купца. Видел он – тревожится за него старший товарищ, беспокоится. Не было в нём боярской заносчивости, а стало быть, и дуться не след.
– Уж не надломлюсь, – проворчал он.
Вскорости