– Какие нежности при нашей бедности, – отшутилась я, целуя морщинистую щеку бабушки, – просто я один день погуляла по Москве, – и бабушка не уточняла подробности, к моему большому облегчению.
Батуми был пустой для меня, большинство моих товарищей-студентов были на ежегодных отработках в колхозах, и родители ждали их только в конце июля.
Осман11 встретился мне на улице и после радостных возгласов и поцелуев, сказал мне:
– Очень скучно стало в Батуми, вы все разъехались, и я не знаю, что делать. Дед обещает купить машину, если я женюсь, может жениться? Невеста у них есть.
Я в полете своей любви ужаснулась его словам:
– С ума сошел, жениться из-за машины. Машина сломается, а жена на всю жизнь.
Но самым первым меня встретил Велик12, остановился как вкопанный, потом воскликнул:
– Зоя, ну что ты с собой сделала?!
– Знаешь. Плохой климат, тяжелая учеба, – объяснила я свой поблекший, усталый вид.
– Никакая учеба не стоит твоей красоты, – горестно вздохнул Велик.
И он был, конечно, прав. Никакая учеба не стоит девичьей красоты.
Корты тоже были пустые, я приходила, но играла мало. Света и Мадлена окончили школу и поехали искать свое счастье, наш Ника13 возился с маленькими и переживал, сделает ли он из них такую команду, какой была наша, Зойка была где-то на сборе винограда на Украине и должна была приехать попозже, а Софа собралась в Чимкент, к сестре. Всё же мы вырвались как-то раз и погуляли с ней в Ботаническом саду до ее отъезда, и я ее там нарисовала сидящую под сосной.
– Какая дружба сильнее, – спросила меня Софа, – школьная или институтская?
Я не хотела ее обидеть, но сказала честно:
– Институтская. Там ты одна, а дома у тебя мама, родные.
На самом деле самой ближайшей подругой у меня по-прежнему оставалась Зойка, но теперь это уже была взрослая дружба.
Виола Дженеладзе14 разгуливала по бульвару с маленьким годовалым мальчиком: она вышла замуж за батумского парня-морячка. Он был в нее влюблен, когда она еще училась в школе, и в плавании, в разлуке, каждый день слал ей телефонограммы «Живу только тобой, не могу жить без тебя», и вот теперь она замужем за ним.
Виолка, сияя ослепительной улыбкой от уха до уха, как всегда веселая, хорошенькая, без умолку тарахтела, рассказывая, как она легко рожала:
– Как я рожала, так можно каждый день рожать, – смеялась она.
Я рада была ее видеть, от нее веяло благополучием счастливой молодой женщины, и это успокаивало и расслабляло.
Недели через две я получила от Ефима письмо, где он написал, среди прочей всякой ерунды о своем отдыхе в Сухуми, что не приедет, так как не хочет поставить меня в ложное положение.
«Мои друзья-абхазцы объяснили мне, что я поставлю твою репутацию под большое сомнение, если вдруг приеду» – так коряво, очевидно фальшиво прозвучало его