Вне души. ЛАРИСА ПОРХУН

ненависти. Он чувствовал себя так, будто находился в легчайшем наркотическом опьянении. Это было то великолепное ощущение, которое в реальной жизни настолько легковесно и краткосрочно, что очень часто остаётся, практически, незамеченным. Тот период, когда душевный подъём, кураж и игривый настрой модифицируются в спокойное удовлетворение, холодную уверенность и осознание собственной силы. То самое ощущение, когда не просто знаешь, что способен на многое, если не на всё, а когда даже не задумываешься об этом, потому что это знание в тебе уже есть по умолчанию. И оно не нуждается в каком-то подтверждении или проверке. Потому что оно уже часть тебя, а может даже ты сам и есть это знание, эта мудрость и эта бесконечная гармония.

      – Пора возвращаться, – подумал Ник, но не смог пошевелиться. Звуковой сигнал до него стал доноситься всё глуше, всё отдалённее, будто его источник постепенно начал растворяться во времени и пространстве. Ник чувствовал себя так, словно утратил не только возможность, но и способность дышать, одновременно понимая, что ему это и не нужно. У него вдруг исчезла данная потребность. Он ощущал необъяснимую мощь… Силу… И огромное, ни чем не сравнимое удовлетворение. Главным образом от царящего над всем этим, обволакивающее всё его естество умиротворённого спокойствия. Ему пришло в голову, что это состояние, по большей части вызвано тем, что он всегда этого ждал. Он был готов. Он знал…

      Где-то на самом краю своего затухающего сознания, Ник успел с сожалением подумать, что с ним сейчас нет любимой жены Марики и их пятилетнего сына. Как было бы хорошо, если бы они могли вместе с ним наблюдать эту торжествующую, отталкивающую, и в то же время неимоверно притягивающую красоту и величие Титана.

      Перед тем, как незаметно провалиться в ирреальный и спасительный морок, Ник внутренним зрением вдруг явственно увидел лицо жены и своего маленького сына. И прежде чем наступила темнота, лишь изредка нарушаемая странным, болезненно цепляющим его за душу звуками углеводородной, ледяной поверхности он, резко открыв глаза, вдруг с обнажающей до боли в сердце очевидностью осознал, что на самом деле совсем не хочет видеть рядом с собой на Титане ещё кого-нибудь.

      Мысль эта была острая и яркая, как пронзающие титановое небо разновеликие росчерки метеоритов. Никого не должно быть рядом с ним здесь… Никого… Иначе всё будет зря… Всё будет напрасно…

      Николас Дорин очнулся в бортовом лазарете и, несмотря на дикую головную боль, первая мысль, которая болезненным смерчем пронеслась в голове, касалась его сожаления о том, что с каждой миллисекундой он всё дальше отдаляется от Титана. А значит и от своего всеобъемлющего, неповторимого мироощущения спокойствия и удовлетворения. От этого ощущения разочарования и безысходности, Ник негромко простонал. В ту же минуту над ним склонился Филипп, судовой врач:

      – Пришёл в себя?! Отлично, старина, – он внимательно посмотрел на экран медицинского монитора, отражающего состояние пациента,