Я еще не упоминал Матраса?
Матрас был честных правил, не то, что некоторые. Вдобавок к его честности, у Матраса имелся живой отец, который мог запросто отпустить Матрасу вполне ощутимого леща, невзирая, как говорится, на лютый ювенальный закон. Так и говорил:
– Сынуля, щас огребёшь, полосатый, невзирая на грядущие последствия…
Матрас не против был огребать, потому что батька был, в общем-то, справедливый, а Матрас был без комплексов и с адекватной самооценкой – лещ не задевал его лично, только телесно, да и то вскользь, потому что Матрас уворачивался, хохоча, а мог и вообще убежать. Отец лютовал недолго, мирно так лютовал, по-семейному, как родной закон. Мебели не крушил, матом не изъяснялся, дружков не водил – просто ворчал и, в самых редких случаях, выписывал полосатому сынуле леща. Кстати, само это прозвище – Матрас, пристало к Матрасу именно из-за приговорки его отца «полосатый». У него многие были «полосатыми». Мы пытались выяснить, что за полоски в виду имеются – вдоль позвоночника, как у заключённых, или поперёк, как у моряков?
– По диагонали, – рявкнул на нас обоих отец Матраса, – брысь оба!
Такой полосатости ни у кого не нашлось в Википедии, и мы решили, что диагонально-полосатым может быть неровно свисающий с кровати матрас. Именно так вылёживался от вполне себе дворянской скуки Матрас – распластавшись поперек дивана и спустившись башкой вниз, до пола, за что отец его банил, когда заставал, объявлял лодырем и гнал за стол корпеть и учиться. Матрас ссылался на классиков, но толком не мог объяснить отцу, что такое «барин», и чем он отличается от «дворянина». И приходилось ему брести к своей личной преграде между ним и будущим – к примерно такому же письменному столу, как у меня. Так что, Матраса вполне можно было застукать и за учёбой. Иногда.
Вот, вроде как описал Матраса, которого я набрал, заботясь о своем будущем.
– Корпишь, карантинная душа? – спросил я мудрёно, с выражением, совсем как дяденька, читающий классиков по телевизору.
– Корплю, – признался Матрас, – и читаю маленько.
Я сам много хороших книжек прочёл. Включая «Трёх мушкетеров», о которых не все из моих менее развитых ровесников даже слышали. И кое-что из толстого двенадцатитомного Жюля Верна успел прихватить, который жил на книжной полке в моей комнате. Я твёрдо знал, что и его всего прочту, уже совсем скоро. Из-за хороших книг я честен, благороден и прям с друзьями.
– Как откорпишь, – прямо сказал я Матрасу, – ползи ко мне. Наври там, что не ко мне, а то не отпустят.
Матрас нагло хихикнул в телефон:
– На планете карантин, если кто не знает. Всякие перемещения строжайше запрещены. Сейчас выползу, Серый, жди.
Без меня у Матраса были бы огромные проблемы с инициативностью, а со мной не было.
Однако, надобность переместиться ко мне требовалось оправдать,