– Это вы играть будете в хорошего и плохого жандарма? – рассмеялся Распутин. – В наши времена подобный прием тоже был широко распространен. Для тех, кто впервые с этой комедией сталкивается, довольно действенная вещь. Артисты из вас такие себе, если честно. В наши времена как-то более натурально играли люди.
– Зато ты, наверное, неплохой артист, патлатый, – орет Липкин. – Мы с тобой сейчас разыграем одну сценку из жизни, а потом перетрем за артистические способности.
Гамбургский заставляет Распутина встать, сложить руки за спиной, затем надевает на его руки наручники и заламывает их. В это время подходит Липкин и кулаком несколько раз бьет Григория Ефимовича по почкам, а затем в солнечное сплетение. Старец корчится от боли, но не издает звуков.
– Геройствуешь, патлатый? – злобно усмехается Липкин. – Начитался книг про пионеров-героев и решил повторить подвиг отважных партизан, которые ничего не сказали врагу? Но тут у тебя есть одна проблема. В нашем случае ты – это как раз враг. А партизаны – это мы. И мы не будем жалеть тебя.
Липкин еще несколько раз бьет Распутина по почкам, затем по ребрам. После некоторого раздумья, подполковник бьет старца по лицу. Затем Липкин возвращается к своему месту и садится. Гамбургский усаживает на стул избитого Распутина. После этого капитан возвращается на свое место и садится рядом с начальником. Григорий Ефимович кашляет, через некоторое время плюет на пол. Вместе с кровавой слюной, он сплевывает один из своих передних зубов. Липкин улыбается и пристально смотрит на Распутина.
– Поверь мне, патлатый, – ухмыляется Иван Абрамович, – мы еще и не таких ломали. Во всем признаешься, все подпишешь, это без вариантов. Ты даже сам поверишь во все, что нам нужно. А потом еще и имущество свое на нас отпишешь. И будешь благодарить, что жизнь тебе подарили. Ну, это, конечно, если будешь сотрудничать. Продолжишь упираться, долго не проживешь. Ну, что, подумал? Есть что нам сказать теперь, после того, как мы тебе слегка объяснили, как нужно себя вести, кто ты есть и что с тобой может случиться дальше?
– Пути господни неисповедимы, – произносит Распутин, глядя на отморозков, только что пытавших его.
– Охуеть какая глубокая философия, – осклабился Гамбургский. – Ты, давай, Григорий Ефимович, нам что-то по делу расскажи лучше. А вот это юродствование тебе точно не поможет.
– Пути господни неисповедимы, – повторяет старец. – Это, выходит так, что я пережил покушение в Юсуповском дворце, отравление, стрельбу, плавание в ледяной воде. И все ради того, чтобы попасть в руки к такой вот мрази, как вы? Лучше бы меня Юсупов пристрелил. Или этот, как его там, Доктор-Смерть отравил бы. Не так обидно бы все получилось. Где же это я так оступился, чтобы попасть в руки к подобным выродкам? Кто вас допустил на государственные посты, пархатое отродье!
Распутин вскакивает со стула, глаза его горят. Но, к сожалению,