что параллельно с известной историей человечества, которую он называл «историей преступлений», шла другая история, написанная эзотерическими учителями, которые построили собор. Этим деянием они покорили время, передав в массивном камне здания сокровенные знания прошлого. На Цейлоне, стоя перед статуей Будды с сапфировыми глазами, Успенский осознал, что находится в присутствии чуда. Лицо Будды было живым, и глаза
видели его – то есть видели все, что крылось в глубинах его души. Под взглядом Будды все мелкое, тревожное и ненужное поднималось в нем на поверхность. Он
понимал его так, как не могло ни одно человеческое сознание, и тем самым рассеивал мрак, который лежал, словно ил, на дне его души. Успенский, слишком хорошо осознававший «деревянный мир», слишком склонный к пассивности и вялости
[92], теперь оказался полон таинственного, «чудесного» покоя. А сидя однажды лунной ночью перед Тадж-Махалом, он почувствовал, что повседневная реальность, в которой мы живем, как-то растворилась, и ее место заняла другая, которую мы редко видим, но которая, тем не менее, более реальна и правдива, чем мир, принимаемый нами как должное.