Бабушке Лиде, бабушке Вале, дяде Жене.
Лесе Харченко, красивой, молодой и бесстрашной украинской активистке, до последнего продолжавшей бороться за права человека и всегда меня вдохновлявшей.
Олегу Фёдоровичу Щербине, журналисту, редактору, дорогому другу, добрейшей души человеку, который хотел написать рецензию на мою книгу, но не успел.
Светлая память.
Предисловие
Работать с особенными детьми я начала случайно. Проходя обучение по специальности «детская педагогика» со специализацией на детском психоанализе (Kindheitspädagogik mit Schwerpunkt kindliche Psychoanalyse) в Высшей специальной школе Потсдама (Fachhochschule Potsdam), на первую же учебную практику я попала в инклюзивный детский сад.
Детей в смешанной группе (от двух до пяти лет) было шестнадцать, все с разным бэкграундом. Шестеро из них были с особенными потребностями.
Четырёхлетний Йоханнес1 не умел разговаривать, потому что его мама варила и продавала метамфетамин, а сына, чтобы не мешал, привязывала к кровати, где малыш и спал, и ел, и в туалет под себя ходил. И только благодаря приёмной маме мальчик научился пользоваться ложкой и выучил слова «спасибо» и «пожалуйста».
Ибрагим, пятилетний беженец из Сирии, вздрагивал от каждого громкого звука, спал всегда в обнимку с маленькой, растресканной и клееной-переклееной машинкой, которую носил с собой на протяжении всего почти годового странствия на пути из Дамаска в Берлин. Мальчик разговаривал на неизвестном языке, причём, по заверениям родителей, это не был ни арабский, ни курдский. В этом причудливом языке Ибрагима встречались английские и немецкие слова, но понять его не мог никто, хотя, судя по интонациям, это был не набор слов, а именно осознанная попытка коммуникации.
Розали, девочка четырёх с половиной лет с синдромом Дауна, большая модница, всегда нарядная и с идеальной причёской. Она могла быть самым послушным в мире ребёнком, а могла закатывать такие истерики, что мама не горюй.
Пятилетний Джастин с умственной отсталостью не мог справляться с агрессией и прокусывал нам руки, а потом грозился рассказать приёмному папе, будто это мы его били. Хотя синяки и следы укусов говорили об обратном.
Шестилетний Адриан с диагнозом «аутизм» уже готовился пойти в школу. Он прекрасно читал и писал. Его главным и единственным увлечением были трубы и всё, что с ними связано. Иногда во время обеда он имитировал звук полицейской сирены, причём так громко и правдоподобно, что все вскакивали со своих мест, и восстановить порядок было непросто.
И ещё была шестилетняя Меган, умница и хохотушка, которую мы по очереди вывозили гулять в инвалидной коляске. Менять ей подгузники нужно было очень бережно, чтобы не задеть зонд. Она всё время просила нас читать ей вслух и вместе собирать пазлы.
Восемь часов в день один раз в неделю на протяжении полугода, а потом ещё каждый день в течение месяца я проводила с ними. Две воспитательницы, специальный педагог и две практикантки, включая меня.
Я постоянно училась новому и старательно следовала всем указаниям коллег. А приходя домой валилась с ног. У меня болело всё тело, я уставала так, как будто разгружала вагоны: слишком близко принимала к сердцу всё, что произошло за день, пропуская через себя чужую боль и страдания.
По окончании практики коллеги устроили для меня прощальное чаепитие «в благодарность за проделанную работу и огромную помощь», а директор поинтересовалась, не хотела ли бы я после учёбы устроиться к ним на работу, на что услышала твёрдое: «Нет».
Первая практика далась мне так тяжело, что я и думать не хотела о том, чтобы работа с особенными детьми стала для меня постоянной.
Но жизнь внесла свои коррективы: до окончания учёбы я не могла устроиться работать ни педагогом, ни воспитателем, а вот социальными ассистентами по работе с особенными детьми старшекурсников брали охотно. Так и получилось, что учась на последнем курсе, я год отработала социальным ассистентом, и ещё год по окончании вуза – педагогическим ассистентом по работе с особенными детьми в начальной школе. Этот опыт заставил меня многое переосмыслить: так, во время первой практики сложнее всего мне было смириться с мыслью: «Что бы ты ни делала, ты не можешь изменить судьбу ребёнка». Сейчас мне одновременно смешно и грустно вспоминать об этом, зная, насколько я была неправа. Да, ты не можешь переписать биографию. Но всего один педагог с позитивным настроем способен изменить многое. Все дети, даже с тяжёлой умственной отсталостью, могут учиться и делают это изо дня в день, ведь обучение происходит не только в классной комнате. Оно может иметь самые разные формы и происходить где угодно, если во всём видеть обучающие возможности и пользоваться ими: через прикосновение, через разговоры, во время игры, во время удовлетворения физических потребностей ребёнка, таких как кормление или смена подгузника. Дети учатся у тебя, а ты – у них, и вы растёте и меняетесь вместе.
В этом смысле важно