– Прицепился, как банный лист, не хотел отпускать. Примчался за мной на практику через всю страну и забрал. Так мы и поженились.
Свое разочарование мама уже не скрывает. Странные родители у меня. Мучают друг друга, но живут вместе. Только что и кричат о разводе, а до дела никак не доходит. Не верю… Совершенно не верю, что мама не была влюблена! Наверняка была! Просто ссорами, обидами, болью все чувства быстро остыли. Любовь лелеять надо, беречь. Каково постоянно прощать после всех оскорблений, ругательств? Осадок всё равно-то останется, чтобы при новой ссоре снова обо всём вспоминать.
– Почему ты из дома хотела сбежать?
– Родители у меня были строгие.
В небольшую паузу ее лицо озаряет улыбкой. Она кажется грустной, мама сейчас вспоминает.
– Вот и я не ласковая совсем. Не целую тебя, не обнимаю, – говорит она, будто оправдываясь. – Мама никогда меня не ласкала, не целовала. Может быть, я вся в нее получилась. Холодная.
Я молчу, продолжая катать кружочки под пельмени. Тесто получилось хорошим, тянется и не сходится резинкой обратно. Ее слова расставляют все точки над «i».
– Не переживай, – ободряю ее, так, по-взрослому. – Я тоже холодная выросла. Вся в тебя. Мне тоже не нравится сюсюкаться. Не вижу смысла.
Мама тихонько вздыхает.
– До сих пор помню. Мне было четырнадцать. Только вышла из дома с подружками, а навстречу родители. Тут же загнали домой, да еще не стесняясь так… Выразительно на словах. Мама еще подгоняла. Так было стыдно на улице!
– А загнали зачем?
– Не знаю. Они шли с гостей. Может, хотели, чтобы сидела с братьями. Сколько себя помню, мне всегда приходилось следить сначала за Женькой, потом за Егором. Ему я вообще вместо матери.
– А почему бабушка ими не занималась?
– А потому! Сейчас Егор себя как ведет? На работу съездить не может. Все боится, что у него голова закружится, и он в обморок упадет. Сидит дома, боится. Вот и бабушка такая была. Все как будто болела, пока я нянчилась с братьями вместо нее.
– Тяжело было?
– Обидно. Я ведь тоже хотела гулять вместе с подружками, радоваться жизни и юности.
Между нами возникло молчание.
Наверное, я хорошо понимаю все, о чем она говорит. Бабушка, и правда, холодная. Нет в ней того тепла, что заставит прижаться, прыгнуть к ней на колени, заглянуть в глаза, крепко обнять. Вот вроде бы она всегда добрая, всегда старается. Баловала меня постоянно. То оладушек нажарит, то перед Егором заступится, его игрушки для меня заберёт, то с кошкой даст поиграть, не ругается. А все не то. Веет от бабушки холодом. Жаловаться любит, все у нее вечно болит.
Говорит, виноват во всем детский дом. Сразу после войны она там оказалась. Маму ее посадили. Мороженщица оказалась растратчицей. Прадед мой тоже где-то сидел, там и сгинул. А пока любил жену, дарил ей туфли под каждое новое платье. Двадцать пять пар, отдельная квартира, и вдруг прабабушка осталась одна. В пять лет бабушка узнала послевоенный голод, прозябание в бедности и холод казенного