В темноте вы мне описываете все, что запомнила ваша зрительная память. Я проверяю и сравниваю с самим объектом то, что вы рассказали. Для этого снова дан свет. Внимание! Я начинаю. Малолеткова – зеркало.
– Голубчики! – заторопилась она, указывая на зеркало. – Вот это?
– Не надо лишних вопросов. В комнате одно зеркало, другого нет. Нет другого! Артист должен быть догадлив.
Пущин – картина. Говорков – люстра. Вельяминова – альбом.
– Плюшевый? – переспросила она медовым голосом.
– Я показал. Два раза не повторяю. Артист должен хватать на лету. Названов – ковер.
– Их много. Какой?
– При недоразумениях – решайте сами. Ошибайтесь, но не сомневайтесь, не переспрашивайте. Артисту нужна находчивость. Находчивость, говорю!
Вьюнцов – ваза. Умновых – окно. Дымкова – подушка. Веселовский – рояль. Раз, два, три, четыре, пять… – Иван Платонович просчитал не торопясь до тридцати и скомандовал:
– Темнота!
Когда наступила темнота, он вызвал меня и приказал рассказывать, что я видел.
– Вы мне назначили ковер, – стал я подробно объяснять ему. – Я не сразу выбрал, который, и потому пропустил время.
– Короче и по существу, – командовал Иван Платонович. – По существу!
– Ковер персидский. Общий фон красно-коричневый. Широкий бордюр обрамляет края,
– описывал я, пока Рахманов не крикнул:
– Свет! Неправильно запомнили, дружок мой! Не донесли, просыпались. Темнота! Пущин!
– Не уразумел сюжета картины. По слепоте и дальности расстояния. Увидел лишь краску желтую на фоне красном.
– Свет! – командовал Иван Платонович.
– Ни желтого, ни красного тона на картине нет.
– Истинно просыпался, не донес, – басил Пущин.
– Говорков! – вызвал Рахманов.
– Золотая люстра, понимаете ли, рыночная. Со стекляшками.
– Свет! – командовал Иван Платонович. – Люстра музейная, подлинная, александровский ампир. Просыпались!
– Темнота! Названов, опишите снова ковер.
– Я не знал, что нужно еще, простите. Я не думал, – извинялся я, застигнутый врасплох.
– В другой раз думайте. Исправляйте ошибки и не сидите ни секунды сложа руки, без дела. Знайте все: я буду переспрашивать по два и по четыре раза, пока не добьюсь точного описания впечатлений. Пущин!
– Просыпался. Дважды просыпался.
В конце концов Рахманов добился того, что мы изучили указанные нам предметы до мельчайших деталей и описали их. Для этого пришлось вызывать меня пять раз. Описанная нервная работа в полном темпе длилась с полчаса.
От нее сильно устали глаза и напряглось