Слава смерил его тяжёлым взглядом и слегка по-детски насупился:
– Ты, Александр Климентович, меня тоже пойми. Никак не мог знать я неделю назад, чему завидовал…
В ответ Алекс только в голос расхохотался.
Февраль 1970-го в Петрограде выдался не по-питерски благостным – слегка морозным, безмерно солнечным, и оттого немного беспечным. Это было столице в диковину. Дома на окраинах играли всеми своими красками, и даже сероватый местами центр словно бы сделался особенно ярок и праздничен.
Вместо обычной спешки и кутания в пальто от влажного, кусачего ветра люди неспешно прогуливались под ясным небом и, жмурясь, улыбались солнцу. Водители как будто уже и не так нервничали в заторах, а почти умиротворённо щурились солнечным бликам в снегу и на куполах. Пешие обыватели старались улизнуть со службы на часок пораньше, чтобы прогуляться до любимой ресторации – привычной, знакомой едва ли не с отрочества, но в такую погоду словно бы новой и особенно прекрасной. Черными стайками после постной трапезы разлетались семинаристы – те же, в сущности, школяры, но в сословном, а потому особенно приметные. Дворники с виду прилежно, но много вальяжнее обыкновенного махали широкими лопатами, соскребая снег с тротуаров. Городовые дремали на перекрёстках, а вездесущие туристы на тех же перекрёстках щебетали небуднично, с особенным возбуждением… Да, жизнь расцвела даже в мороз!
Единственным, кто, похоже, не поддавался этому настроению, был неприметный крепко сложенный мужчина в тёмно-сером пальто с коричневой кожаной папкой в руке. Он не обращал внимание ни на игру солнца с предмартовским снегом, ни на витрины дорогих магазинов, соревновавшихся в искусстве зазывания покупателя, ни на красивые старомодные трамваи, заменявшие столице подземку. Он почти бежал от Невского по Малой Морской, по-столичному раздвигая неспешно гуляющих обывателей, непрерывно бубня при том извинения, но нисколько не меняя курса.
Свернув направо, он нырнул в едва приметную арку массивного казённого здания и через минуту уже стоял во внутреннем дворе перед большой парадной. Надпись, исполненная в дореформенной орфографии позолоченными буквами на поблекшей от времени, но всё ещё роскошной табличке, гласила: «Отдѣленіе по охраненію общественной безопасности и порядка». Мужчина на секунду задержался, запрокинув голову и будто что-то припоминая. Потом хмыкнул и взбежал по лестнице в холл.
Симпатичной, но необычно крупной и широкоплечей девушке за стойкой на входе он тихо сказал:
– Добрый день, Алла Георгиевна.
– Александр Климентович! Как я рада! После стольких лет! – с улыбкой рокотнула она спустя секунду замешательства. – Его превосходительство примет Вас сейчас же! Я ему доложу, а Вы, пожалуйста, проходите на пятый, в его кабинет.
– Превосходительство…