Я ворвалась в монтажную с криком «Что случилось?», Марина резко подняла голову, и я увидела ее злые заплаканные глаза.
…И она исчезла в очередной раз. А когда появилась в студии, сказала:
– Я не могу этого смонтировать… Поможешь?!
Мы вместе принялись отсматривать съемки. Да, из этого мало что можно было сваять – статичные, совершенно безжизненные кадры, люди спинами, никто не улыбается. Вроде бы правильные планы, но все как-то некрасиво, не полетит. И на Марину накатила очередная волна депрессии.
– У меня ничего не получается… Я занимаюсь не своим делом… Я не чувствую себя ни оператором, ни журналистом. Все это не мое!..
Людей нет, работать некому… А как только у Марины что-то начало получаться, так она – «мое-не мое»!
И снова эти ее таинственные исчезновения…
Иногда мне казалось, что нет человека надежнее, чем Марина.
Большая, спокойная, доброжелательная, она вроде бы не расстраивалась по мелочам и мыслила конструктивно. Как вдруг бросала все, исчезала на неопределенный срок, и ее приходилось разыскивать. Когда я выговаривала ей, то она молча, не мигая, смотрела на меня, и мне становилось не по себе: мне казалось, что из меня куда-то утекает вся моя жизненная сила. Ей словно доставляло удовольствие то, что я ее ругаю. Похоже, она даже специально провоцировала эти ситуации, и выбирала для них самый неподходящий момент.
Но вот она брала себя в руки, уверенно садилась за стол начальника, составляла планы, вписывала новые сюжеты, – в общем, наводила порядок. При этом нахваливала себя вслух:
– Ай да Маринка! – она часто говорила о себе и обращалась к себе в третьем лице.
А мне очень хотелось, чтобы Марина нашла себя в творчестве.
Герой ее «фильма»
Мне показалось, что стоит Марине поручить интересный сюжет, как она загорится, – только чтобы при этом далеко не ездить, не тратиться на транспорт и не жалеть испорченного материала.
Тем временем в Новосибирский монастырь прислали для служения молодого кандидата в иезуиты по имени Дмитрий. Его назначили министром монастыря, как в свое время брата Джорджо, вдобавок временно поставили нашим начальником.
Ростом он был как бедный Норберт, однако ходил медленно, держался важно, говорил тихо, все делал неспешно, с достоинством. Не знаю, каких он был кровей, но имел внешность классического конокрада: смуглый, волосы цвета воронова крыла, хитрый черный глаз, до кучи еще и золотой зуб.
Что же привело такого интересного юношу в Католическую Церковь? И как вообще российские парни становятся монахами-иезуитами? Чем не тема для Марининого сюжета!
И вот я послала Марину в монастырскую половину здания – взять интервью.
…Синхрон