– Медведь наколдовал!
– Нет, серьезно: где взял?
– Шел мимо одного дома, а там, похоже, затеяли замену полов: старые выбросили прямо под окна. «Не нужны?» – спрашиваю у хозяев. «Забирай», – говорят. Я тут же вызвал «газель», погрузил – и вот… Этого нам хватит до конца зимы, – и Шурик снова взялся за пилу, чтобы распилить рейку на части.
Сухие, крепко просмоленные доски вспыхивали в топке с одной спички, весело потрескивая и занимаясь ярким пламенем. В огонь мы подкидывали березовые поленья, и те долго и ровно горели, отдавая жар, и по всем комнатам распространялось блаженное тепло с запахом кошачьей жизнедеятельности, – видимо, за годы эксплуатации деревянный пол намертво впитал запах нескольких поколений домашних животных.
– Ну, считай, что зиму пережили, – с облегчением сказал Шурик. – С легкой руки Виктора.
Студия художника
…Когда через год мы снова пригласили Медведя в гости, дом уже куда больше походил на «коттедж».
Шурик отремонтировал сантехнику, покрасил стены, выложил полы кафелем. В гостиной стоял красивый камин, на тумбочке – аквариум, со второго этажа вовсю раздавалось птичье щебетание – там жили чижи, щеглы, попугаи.
Мне было немного стыдно за скудный казенный обед, которым я накормила священника в прошлый визит, и на этот раз я расстаралась: запекла свинину в духовке, предварительно нашпиговав чесноком и обмазав специями. И винцо купила поприличнее.
И тут случилось нечто странное: зайдя в дом, подняв голову к потолку, высоченному, согласно архитектурному замыслу мужа, отец Виктор вдруг произнес загадочную фразу:
– Ваш дом для меня – это студия художника.
«При чем тут это, у нас все сплошь музыканты, а не художники», – удивилась я про себя.
Его слова я вспомнила через несколько лет, когда все стены были плотно увешаны картинами. Моими собственными, между прочим.
…Ничто не предвещало, что я начну рисовать.
Но как только я потеряла работу в католической киностудии, у меня появилось свободное время. Неожиданно для самой себя я вдруг записалась в изостудию для взрослых. Там учили рисовать сангиной и маслом, пастелью и гуашью.
Глаза боятся, а руки делают. На моем мольберте проявлялись то натюрморты, то пейзажи. Дочка специально покупала для меня цветы, и долгими зимними вечерами я рисовала розы и хризантемы. Каждый незрелый плод моего творчества мы торжественно вешали на стену. Настоящие глиняные горшки на кухонной полке соседствовали с абсолютно такими же настенными горшками в рамочках.
У меня появилась мания: прежде чем что-то съесть или выпить – яблоко, помидор, гранат, даже бутылку пива, – я вначале должна была их нарисовать пастелью или акварелью, и увековеченная еда «перемещалась» на стену.
У нас завелись рыжий кот Бегемот и черная кошка Гелла, – и их портреты тут же появились на мольберте, затем на стене.
Инга