Она смотрит на меня в упор.
– Давай кое-что уточним. Ты порвала с Кэрригом, но вы по-прежнему только разговариваете? Господи, я думала, к этому времени дела продвинутся немного дальше.
– Прекрати. Ты же знаешь, как все сложно.
– Вы хотя бы в кино ходите?
– У него ПТСР. Посттравматическое стрессовое расстройство.
– Подожди-ка. Когда ты в последний раз вообще выходила куда-то с парнем?
Я не отвечаю, потому что ответ она знает сама. Знает, что Джон никуда со мной не выходит. Она говорит, что не злится на меня, но злится из-за меня. Закатывает глаза.
– То есть ты для него антистрессовое одеяло. Ты даже выглядишь по-другому. Рисованием-то еще занимаешься? Или строчишь эсэмэски по двадцать четыре часа в сутки и без выходных?
– Да, рисую, – бросаю я.
Ноэль качает головой. Знает, что я вру.
– Чушь. Он жив-здоров. И мне нисколечко его не жалко. Никакие инопланетяне его не похищали, опыты над ним не проводили.
– Ноэль…
Она делает большие глаза.
– А что, проводили?
И вот так всегда. У нее даже тон меняется – все под вопросом, все вызывает сомнение. Хочет знать, о чем мы разговариваем. Я рассказываю, ничего не скрываю. Прошлым вечером мы несколько часов занимались тем, что сравнивали концертные версии песни «Way It Goes» от «Hippo Campus»[22].
– Нет, – говорит она. – О чем вы говорите?
Я понимаю, чего хочет подруга, потому что и сама хочу того же. Ей нужны детали, то, что доверяют лучшему другу, его кошмары, то, о чем не пишут в газетах. Но мне нечего ей предложить, и слова, которые я произношу, отзываются болью во мне самой.
– Об этом мы пока не говорим.
Я отвожу глаза. Знаю, это, конечно, странно, что Джон не рассказывает о случившемся. Он как будто постоянно пытается доказать, что с ним все в порядке, что он – нормальный. Мы говорим обо мне, о моих занятиях, о его убежденности в том, что нет ничего выше концерта «Hippo Campus» в «Вэллибар» в Финиксе, Аризона, 7 мая, 2016 года. Но о себе Джон не рассказывает.
– Это облом, – говорит Ноэль. – Ты кинула Кэррига, но даже не видишься с Джоном. Не понимаю я этот синдром придверного коврика.
Меня такое определение задевает.
– Я не половичок.
– Нет? Тогда почему Джон сейчас не здесь? Разве не странно, что ты совсем его не видишь?
Нет в жизни моментов хуже, чем те, когда ты и знаешь, и не знаешь. День за днем я прошу его прийти на телемарафон «Бывает и хуже», но он отказывается и раз за разом заводит одну и ту же песню, увещевая меня прочитать ту книжку, «Ужас Данвича». Я не спрашиваю, почему он не хочет даже просто прогуляться со мной. Наши отношения всегда держались на том, что мы понимали друг друга без слов и объяснений. Я не хочу его понукать. Говорить с Ноэль о Джоне мне тоже не хочется, и я обрываю ее словами, которые уже не могу взять обратно.
– Думаю, с твоим кавалером тоже не все просто.
Получается гадко и недостойно. Обычно в таких случаях Ноэль берет телефон и теребит волосы. Сейчас – молчание. Знаю, что надо бы извиниться,