Тонкий – человек не гордый, он медленно дошел до конца Арбата, посмотрел, что продают художники, послушал музыкантов, развернулся и пошел обратно, в надежде, что уж в этот раз…
Надежды оправдались, но как-то не так. Один из компании (не тот, не очкарик) заметил его метров за десять, сделал знак своим: «Подождите» и вышел навстречу. «Доигрались, – решил Тонкий. – Надо было сразу оттаскивать Федорова с Фоминым подальше, пусть бы потом подошли. А теперь…»
– Парень, знаешь, какой сегодня день?
Сашка невольно вздрогнул. В кино обычно спрашивают, который час, и сами же отвечают: «Время получать по шее». После чего по шее же и дают. Видимо, этот, в рваных джинсах, решил соригинальничать и объявить не время, а, скажем, «День разбитых носов» или «Праздник черного фингала».
«Вообще-то, не страшно, – думал Тонкий, с умилением наблюдая через огромное окно, как Вуколова одной рукой зажимает Федорову рот, а другой усаживает Фомина за столик. – Не страшно, со мной армия. Только и у рваных народу прибыло».
Да, пока он гулял, к тусовке у стены присоединились еще трое, без очков, без фингалов, зато шириной с полторы Вуколовых… Будет смешно, если это все Ванины друзья.
– Так какой сегодня день-то? – наседал этот, в рваных джинсах.
Тонкий уже подумывал, сразу ему врезать или подождать. Но на всякий случай ответил:
– Понедельник.
– А вот и неправда! – просиял парень. – Сегодня день смерти Виктора Цоя, мы собираем на свечки. Дай десятку, а?
Если бы не вновь прибывшие амбалы, Тонкий рассмеялся бы, не стесняясь. А он-то думал Ваня умный, Ваня с армией пришел, бить его будет! А Вани нет, зато есть всякие в рваных джинсах, которые стреляют у прохожих на пиво, а сами повод придумать не могут.
– День рождения Цоя в августе был, ты что?!
Парень разулыбался, как историчка, которой в кои-то веки ответили правильно.
– Правда! А ты, вообще, Цоя уважаешь или просто так подошел?
– Просто так, – честно ответил Тонкий, и зря. Улыбка у парня сползла и шмякнулась об асфальт. По крайней мере, Тонкий вздрогнул от этого неслышного шмяка. Парень набрал в грудь воздуха, огляделся – свои рядом – и торжественно произнес:
– Тогда и гуляй отсюда!
– А че, нельзя?
– Нет. Я сказал.
Тонкий не понял, кто, когда и что успел и какую развил при этом скорость, но за спиной послышались до боли знакомые голоса:
– Ты че, опух?
– Совсем?!
Федоров и Фомин. Вырвались из кафешки. Хотя, может, Вуколова и сама перестала их удерживать, видя, что дело плохо.
Если Рваный и растерялся, то на пару секунд, пока из-за спины не подошли его приятели:
– Это кто?
– Кони в пальто! – рявкнул Фомин. – Улица не купленная, ясно тебе?!
Вуколова ничего не говорила, просто стояла рядом. Тонкий лихорадочно разглядывал