– Как прикажете, ваше величество, – кивнула в ответ царица и отправилась к себе.
Поздно вечером, когда большинство думцев уже разъехались по своим теремам и усадьбам, вокруг меня собрался ближний круг. Для нас это давно стало своеобразной традицией. Многие догадываются про его существование, и любой боярин или дьяк, не задумываясь, заложит душу нечистому, чтобы оказаться среди избранных, но попасть сюда непросто. Большинство ближников начинали со мной, еще когда я был простым беглым принцем, служившим шведскому королю. Единственное исключение – боярин Иван Никитич Романов. Когда-то он был сторонником младшего брата моей жены королевича Карла Филиппа и после его смерти достался мне по наследству. Представитель старой московской аристократии, он мало с кем из них дружит, включая родного брата Федора, в смысле, Филарета. Если я упаду – его сожрут, и он это понимает как никто другой. И что еще немаловажно, он без возражений принял нашу манеру общения на равных. Хотя видно, что иной раз ему это дается нелегко.
– Все ли ладно в столице? – спрашиваю я у Романова, который помимо всего прочего руководит еще и Земским приказом. Причем именно руководит, а не служит судьей, как большинство его коллег.
– Покуда все спокойно, – осторожно отвечает боярин. – Правда…
– Что «правда»?
– Кое-где волнуется народишко. Не нравится людям, что государыня веру православную принимать не хочет…
– Просто волнуются или ропщут?
– И такое есть, – не стал скрывать Романов.
– Имать, и на съезжую! – хмурится Вельяминов. – Другие, я чаю, поостерегутся.
– Эко у тебя все просто, – хмыкает в ответ Иван Никитич. – На дыбу человека подвесить – дело нехитрое. Только надо, чтобы от этого толк был. А ежели без толку всех подряд хватать, то только злобиться начнут. Так и до бунта недалеко.
Из уст главы Земского приказа, каждый день присутствующего по долгу службы на допросах с пристрастием, подобное мягкосердечие кажется невероятным. На самом деле Романов может, не моргнув глазом, отправить любого в застенок и там познакомить с богатейшим арсеналом заплечных дел мастеров. Но еще он прекрасно понимает, как опасно перегибать палку.
– Этого следовало ожидать, – прерываю я неначавшийся спор. – Крестим Дмитрия – страсти поутихнут.
– Если патриарх не подгадит, – ухмыляется в бороду Пушкарев.
– Ты о чем?
– В таком деле, как народишко волновать, разве без него обойдется? – вопросом на вопрос отвечает стрелецкий голова.
– Пусть попробует, – мрачнеет Романов.
– Ты лучше, Анисим Саввич, скажи, что в стрелецких слободах думают?
– По-всякому, государь. Тех, кто с тобой под Кальмаром бились да острожек у Чертопольских ворот от поляков обороняли, пустыми посулами с пути истинного не собьешь. Хотя, конечно, лучше было бы, коли Катарина Карловна веру нашу приняла.
– Сколько их осталось… – грустно качаю головой.
– Это верно, зато, почитай, все они теперь начальные