Шматченко неплохо разбирался в травах, знал наизусть крупные фрагменты из Библии (случись ему встретиться с тещей, уверен, они нашли бы о чем поговорить) и не любил говорить о том, как переквалифицировался из бизнесмена-натуралиста в знахаря, хотя именно этот период представлял для меня наибольший интерес. Но я не настаивал. По совету заведующего отделением неприятные разговоры я дозировал так же тщательно, как провизор подбирает дозу змеиного яда.
Как-то осенью я случайно обнаружил в бумагах Шматченко два старых медицинских заключения. Согласно первому у него был запущенный диабет второго типа. Согласно второму – рак двенадцатиперстной кишки четвертой стадии. В последней строчке документа было написано: «Симптоматическое лечение по месту жительства», что означало отказ хирурга оперировать. По сути, эта бумага восьмилетней давности была посмертным эпикризом человека, который сейчас оказался моим пациентом. Весьма вероятно, что диагноз был поставлен ошибочно. И все же такая находка существенно изменила мои взгляды и на сумасшедшего целителя, и на народную медицину. Иронии и скепсиса поубавилось.
Шматченко был единственным из моих пациентов, к кому не приходил никто из родных. Это обстоятельство здорово осложняло лечение. То ли их вообще не было, то ли они от него отвернулись (возможно, предварительно отправив на принудительное лечение). В карточке, в графе «Основания для госпитализации» были указаны номер решения суда и дата его вынесения. Мне неизвестны были причины и обстоятельства, при которых Шматченко попал в больницу. Но то, что лечение было принудительным, я знал.
Иногда в ходе наших встреч вопросы задавал Шматченко. Ничего особенного. Общие вопросы о работе и о семье. Я не пресекал его любопытства: его интересы были важным индикатором психического здоровья. Отвечал я особенно не задумываясь, но всегда честно. Мне и в голову не могло прийти, что, пока я изучал его, он изучал меня».
18
В воскресенье утром на остановке в ста метрах от дома Прохоровых появилась старуха. На вид ей было далеко за семьдесят. Сухая, но вполне крепкая, в поношенном пальто и с теплым платком на голове. Еще один платок, но не шерстяной, а легкий и в прошлом цветастый, прикрывал шею. Правой рукой она держалась за край лавки, словно боялась свалиться с нее. Левой сжимала ручки хозяйственной сумки, стоявшей рядом.
Старуха большую часть времени смотрела себе под ноги на заплеванный семечками пятак земли, будто о чем-то глубоко задумавшись, и поднимала голову только на шипение раздвигавшихся дверей. Но автобусы любых номеров ее не интересовали. Она украдкой, пряча взгляд, смотрела на противоположную сторону улицы. На коричневые ворота с адресной табличкой «Фрунзе 15». Сквозь голые ветви ореха, растущего у забора, она видела окно кухни, зарешеченное окно мансарды и коричневую