уже, горестном уже, слезном уже, что оплакано и представляет один ужас – ужас небытия и пустоты, и полного nihil’я[204], – становится безматерьяльная молитва…
Ведь в молитве нет никакой материи. Никакого нет строения. Построения.
Нет даже – черты, точки…
Именно – nihil. Тайна – nihil.
Nihil в его тайне.
Чудовищной, неисповедимой.
Рыло. Дьявол.
Гоголь. Леший. Щедрин. Ведьма.
Тьма истории.
Всему конец.
Безмолвие. Вздох. Молитва. Рост.
«Из отрицания Аврора[205], Аврора – с золотыми перстами построения».
Ах: так вот откуда в Библии так странно, концом наперед, изречено: «И бысть вечер (тьма, мгла, смерть) и бысть утро – День первый»[206]. Разгадывается Религия, разгадывается и История.
«…И уже подо мною прямо / Леденела и стыла Кама, / И «Quo vadis?»[208] кто-то сказал, / Но не дал шевельнуть устами, / Как тоннелями и мостами / Загремел сумасшедший Урал. / И открылась мне та дорога, / По которой ушло так много, / По которой сына[209] везли, / И был долог путь погребальный / Средь торжественной и хрустальной / Тишины Сибирской Земли. / От того, что сделалась прахом, / Обуянная смертным страхом / И отмщения зная срок, / Опустивши глаза сухие / И ломая руки, Россия / Предо мною шла на восток».
Говорят, что в России время читать Розанова[211] (?!). После столетия распавшейся цепи времен[212]?! Без звеньев, разбросанных по миру большевистским переворотом 1917 г. и крушением Российской империи («…и изгнания воздух горький – как отравленное вино…»[213]), или уничтоженных Гражданской войной и массовыми репрессиями… Второй мировой войной и послевоенными политическими процессами… людей, определявших литературно-философский контекст эпохи, язык которых был свободен от третьих, седьмых и двадцать девятых смыслов[214], ибо для него не было текстовых иносказаний… в них была его суть…
Читать Розанова (?!)… После того как спецслужбы и красная профессура[215] выполнили свою, как им казалось, эпохальную миссию. Бывшие люди[216] с их идеями и взглядами отошли в небытие… правда подменилась правдоподобностью… истина трансформировалась в идеологему… реальность уступила место мифу… Время скукожилось до образовательного дискурса… пространство – до культурной резервации… Everybody’s dead, Dave![217]
Но ведь смерти нет – это всем известно[218]… Нет мертвых душ[219]… Это нонсенс… гоголевская аллегория… Душа не может быть мертвой – она бессмертна… просит молитв… поминовения… прощения… покоя… Умереть обречены персонажи[220]…
<p>204</p>
Ничего (лат.).
<p>205</p>
Аврора – древнеримская богиня зари.
<p>206</p>
«В начале сотворил Бог небо и землю. Земля же была безвидна и пуста, и тьма над бездною, и Дух Божий носился над водою. И сказал Бог: да будет свет. И стал свет. И увидел Бог свет, что он хорош, и отделил Бог свет от тьмы. И назвал Бог свет днем, а тьму ночью. И был вечер, и было утро: день один» (Бытия. Гл. 1. Ст. 1–5).
Лев Николаевич Гумилев (18 сентября / 1 октября 1912 г., Санкт-Петербург – 15 июня 1992 г., там же) – ученый, писатель и переводчик; археолог, востоковед, географ, историк, этнограф, философ. Сын известных поэтов – Николая Степановича Гумилева (3/15 апреля 1886 г., Кронштадт – 26 августа 1921 г., под Петроградом) и Анны Ахматовой. Четырежды был арестован. В первый раз в декабре 1933 г.(через 9 дней отпущен без предъявления обвинения). В 1935 г. подвергся второму аресту, но благодаря заступничеству многих деятелей литературы был отпущен на свободу. В 1938 г. подвергся третьему аресту и получил пять лет лагерей; заключение отбывал в Норильске. В 1949 г. вновь был арестован, обвинения были заимствованы из следственного дела 1935 г.; был осужден на 10 лет лагерей. Срок отбывал в Казахстане, на Алтае и в Сибири. В 1956 г. после XX съезда КПСС освобожден и реабилитирован.
<p>210</p>
Ахматова А. А. Поэма без героя.
<p>211</p>
«Время читать Розанова». Предисловие переводчика, филолога и философа Владимира Вениаминовича Бибихина (29 августа 1938 г., Бежецк – 12 декабря 2004 г., Москва) к изданию: Розанов В. В. О понимании. Опыт исследования природы, границ и внутреннего строения науки как целого знания. М.: Институт философии, теологии и истории Святого Фомы, 2006.
<p>212</p>
«Порвалась цепь времен; о, проклят жребий мой! / Зачем родился я на подвиг роковой!» Фраза из самой знаменитой пьесы в мировой драматургии, написанной (1600–1601) английским поэтом Уильямом Шекспиром (26 апреля 1564 г., крещение, Стратфорд-апон-Эйвон, Англия – 23 апреля / 3 мая 1616 г., там же), «Гамлет» («Трагическая история о Гамлете, принце датском») в переводе К. Р. (1899) – поэтически псевдоним великого князя, генерала от инфантерии (1907), генерал-инспектора Военно-учебных заведений, президента Императорской Санкт-Петербургской академии наук (1889), поэта и переводчика Константина Константиновича Романова (10/22 августа 1858 г., Стрельна – 2/15 июня 1915 г., Павловск).
<p>213</p>
Ахматова А. А. Поэма без героя. Эпилог («А веселое слово дома – / Никому теперь не знакомо, / Все в чужое глядят окно. / Кто в Ташкенте, а кто в Нью-Йорке, / И изгнания воздух горький – / Как отравленное вино»).
<p>214</p>
Ахматова А. А. Поэма без героя. Вместо предисловия.
<p>215</p>
Институт красной профессуры, специальное высшее учебное заведение ЦК ВКП(б) для подготовки высших идеологических кадров партии и преподавателей общественных наук в вузах. Образован в соответствии с постановлением Совета народных комиссаров РСФСР от 11 февраля 1921 г. «Об учреждении Институтов по подготовке красной профессуры»: «1. Учредить в Москве и Петрограде Институты по подготовке красной профессуры для преподавания в высших школах Республики теоретической экономики, исторического материализма, развития общественных форм, новейшей истории и советского строительства. 2. Установить число работающих в Институтах красной профессуры для Москвы в 200 и для Петрограда 100. 3. Поручить Народному комиссариату по просвещению приступить в срочном порядке к организации указанных институтов. 4. Обязать все советские учреждения оказывать всемерное содействие Народному комиссариату по просвещению в деле скорейшей организации указанных институтов». Из-за нехватки преподавателей был открыт в октябре 1921 г. только в Москве. Первый выпуск состоялся в 1924 г. За пять выпусков (1924–1928) было выпущено 194 слушателя, из них 88 экономистов, 42 философа, 32 русских историка, 18 западных историков, 9 естественников, 5 правоведов. Все слушатели Института красной профессуры со второго курса обязаны были вести педагогическую работу при том или ином вузе.
<p>216</p>
Бывшие люди. Последние дни русской аристократии / Дуглас Смит. М.: Новое литературное обозрение, 2018.
<p>217</p>
Lister: Where is everybody, Hol?
Holly: They’re dead, Dave.
Lister: Who is?
Holly: Everybody, Dave.
Lister: What… Captain Hollister?!
Holly: Everybody’s dead, Dave.
Листер: Где все, Хол?
Холли: Они мертвы, Дэйв.
Листер: Кто?
Холли: Все, Дэйв.
Листер: Что?.. Капитан Холлистер?!
Холли: Все мертвы, Дэйв.
<p>218</p>
Ахматова А. А. Поэта без героя. Часть первая («Смерти нет – это всем известно, / Повторять это стало пресно, / А что есть – пусть расскажут мне…»).
<p>219</p>
«– Вам нужно мертвых душ? – спросил Собакевич очень просто, без малейшего удивления, как бы речь шла о хлебе.
– Да, – отвечал Чичиков и опять смягчил выражение, прибавивши: – Несуществующих. – Найдутся, почему не быть… – сказал Собакевич.
– А если найдутся, то вам, без сомнения… будет приятно от них избавиться?
– Извольте, я готов продать, – сказал Собакевич, уже несколько приподнявши голову и смекнувши, что покупщик, верно, должен иметь здесь какую-нибудь выгоду.
«Черт возьми, – подумал Чичиков про себя, – этот уж продает прежде, чем я заикнулся!» – и проговорил вслух: – А, например, как же цена?.. хотя, впрочем, это такси предмет… что о цене даже странно…
– Да чтобы не запрашивать с вас лишнего, по сту рублей за штуку! – сказал Собакевич.
– По сту! – вскричал Чичиков, разинув рот и поглядевши ему в самые глаза, не зная, сам ли он ослышался или язык Собакевича по своей тяжелой натуре, не так поворотившись, брякнул вместо одного другое слово. <…>
– Да чего вы скупитесь? – сказал Собакевич. – Право, недорого! Другой мошенник обманет вас, продаст вам дрянь, а не души, а у меня что ядреный орех, все на отбор: не мастеровой, так иной какой-нибудь здоровый мужик. Вы рассмотрите: вот, например, каретник Михеев! ведь больше никаких экипажей и не делал, как только рессорные. И не то как бывает московская работа, что на один час, – прочность такая, сам и обобьет, и лаком покроет!
Чичиков открыл рот, с тем чтобы заметить, что Михеева, однако же, давно нет на свете; но Собакевич вошел, как говорится, в самую силу речи, откуда взялась рысь и дар слова.
– А Пробка Степан, плотник? я голову прозакладую, если вы где сыщете такого мужика. Ведь что за силища была! Служи он в гвардии, ему бы Бог знает что дали, трех аршин с вершком ростом!
Чичиков опять хотел заметить, что и Пробки нет на свете; но Собакевича, как видно, пронесло: полились такие потоки речей, что только нужно было слушать:
– Милушкин, кирпичник! мог поставить печь в каком угодно доме. Максим Телятников, сапожник: что шилом кольнет, то и сапоги, что сапоги, то и спасибо, и хоть бы в рот хмельного. А Еремей Сорокоплехин! да этот мужик один станет за всех, в Москве торговал, одного оброку приносил по пятисот рублей. Ведь вот какой народ! <…>
– Но позвольте, – сказал наконец Чичиков, изумленный таким обильным наводнением речей, которым, казалось, и конца не было, – зачем вы исчисляете все их качества, ведь в них толку теперь нет никакого, ведь это все народ мертвый. Мертвым телом хоть забор подпирай, говорит пословица.
– Да, конечно, мертвые, – сказал Собакевич, как бы одумавшись и припомнив, что они в самом деле были уже мертвые…» (Н. В. Гоголь. Мертвые души. Глава пятая).
<p>220</p>
Туве Марика Янссон (9 августа 1914 г., Гельсингфорс, Великое княжество Финляндское – 27 июня 2001 г., Хельсинки), «Опасное лето» («– Это трагедия, дорогая моя, – сказал папа. – И обязательно в конце кто-то должен умереть. Еще лучше, если умрут все, кроме одного, но желательно, чтобы и он тоже»).
