Все это сдлалось незамтно.114 Сначала военная служба съ сознаніемъ того, что поступленіе на службу во время войны есть что то нетолько хорошее, но благородное, возвышенное, потомъ выходъ въ отставку и занятіе въ деревн въ земств, и устройство школъ учебныхъ и ремесленныхъ, и больница, которую устроила мать. Все это казалось хорошимъ, благороднымъ. Потомъ болзнь матери, его уходъ за ней и роль нжнаго, преданнаго сына, все это было добрые, благородные поступки. Потомъ съ послдней зимы сближеніе съ Кармалиными. И это было все очень хорошее. Нехорошо было немножко то, что т первые планы борьбы со зломъ землевладнія были забыты и оставлены и что, вмсто того чтобы освободить себя отъ землевладнія, какъ онъ хотлъ этого и ршилъ и зналъ, что должно сдлать, въ первые времена молодости, онъ владлъ теперь всмъ большимъ имніемъ матери и еще получилъ наслдство тетокъ.
Теперь только онъ видлъ, что все это были только ширмы, за которыми онъ скрывалъ себя, свою неправду, и что началось это съ того самаго времени, какъ онъ, совершивъ этотъ скверный поступокъ съ Катюшей, такъ ужаснулся его, что не только не сталъ поправлять, но сталъ думать, помнить о немъ и такъ съ тхъ поръ и пошелъ все подъ гору, все больше и больше сталъ лгать себ и обманывать себя. Теперь только вся эта ложь сразу соскочила съ него.
Проходя Арбатскими воротами, онъ вспомнилъ, что общалъ обдать Кармалинымъ.
«Нтъ, не пойду, – подумалъ онъ, чувствуя такой полный разладъ между своимъ теперешнимъ настроеніемъ и настроеніемъ ихъ дома, что ему показалось невозможно сидть среди нихъ, слушать ихъ, говорить съ ними. – Нтъ, не пойду».
И онъ вернулся домой въ свою большую, роскошную квартиру, въ которой онъ жилъ съ матерью, въ которой онъ продолжалъ жить, оставивъ и лакея и повара. Теперь, войдя въ свою столовую съ рзнымъ дубовымъ шкапомъ и стульями и каминомъ и заглянувъ въ гостиную съ ея драпировками, роялью, цвтами и картинами, все это показалось ему чмъ то постыднымъ. Какъ могъ онъ такъ перемниться и дойти до этого. «Все, все не то. Все это перемнить надо, – говорилъ онъ себ, – все это обманъ, все это ширмы, скрывающiя праздность, развращенность, жестокость. Ширмы, какъ эти выжженныя Алиной, которыя я купилъ на базар. Базаръ съ разряженными дамами въ дорогихъ туалетахъ, продающихъ шампанское, цвты, вера для бдныхъ. Ложь, ложь, ложь! И я весь по уши въ ней». На столик за ширмами115 была еще записочка отъ Алины. Въ записочк было116 написано: «maman велитъ сказать Вамъ, чтобы Вы не вздумали гд нибудь обдать, выходя изъ суда. Если Вы не освободитесь