Предположим, что мир не создан Богом святым. Отвергнем всеправедность Творца. Само понятие о правде и святости теряет для нас всякий разумный смысл. Святость – ведь это устойчивая гармония духа, при которой разум, подчиняясь любви, самодержавно властвует над ощущениями, – гармония духа столь трудно достижимая среди дисгармонии духа и жизни этого мира, который весь во зле лежит[109].
Только твердая вера в святость Творца и может дать спасительное убеждение в том, что святость есть явление нормальное, более того – необходимое условие того высшего блага, которое и есть конечная цель творения; без этого убеждения мы не имеем никакого разумного основания верить в саму возможность святости, никакого разумного основания путем трудных самоограничений и многих скорбей к ней стремиться.
Неверие во всеправедность, в святость Творца логично приведет к убеждению, что святость – наивная утопия, стремление к ней – благо глупость и наивная сентиментальность; что разумная практичность состоит в том, чтобы как можно выгоднее и приятнее устроиться среди хаоса и дисгармонии, совсем не задаваясь гордою мечтою достигнуть святости и водворить гармонию в жизни.
Только вера в святость Творца претворяет стремление к святости в духе и жизни из гордого безумия в разумное смиренное согласование воли своей со святою волею Бога святого.
Замечательно, что и непонимание святости Божьей приводит верующих так называемою простою верою к тем же результатам, как и неверие в это свойство Божье. Они неизменно строят все свои расчеты на успокоительной надежде на милосердие Божье, совсем не принимая в расчет Его святость: зачем им делаться святыми и свято устраивать свою жизнь, когда Богу можно угодить и без святости. Вопрос о том, как достигнуть святой гармонии духа, стать братом духовным для жителей рая и тем дать право Богу всеправедному допустить нас в святое братство Царства Божьего, подменяется вопросом о том, какою ценою купить благоволение Бога и право на вход в Царство Небесное. Стать святым, работать на освящение себя, других и всего строя жизни бесконечно трудно, когда любовь не занимает в жизни нашего духа место первое; гораздо легче соблюдать обряды внешнего культа, выполнять благочестивые упражнения и делать так называемые богоугодные дела.
Предположить, что мир не создан Богом вечным, всемогущим, вездесущим и неизменяемым, и тотчас ускользает у нас почва под ногами: нет разумного основания верить в конечную и прочную победу добра, нет и разумного основания чем-либо жертвовать ради достижения этого мифического добра на час.
Если Бог не вечен, не вечно и добро, не вечно и то блаженство, вера в которое живет в глубине каждой живой души,