Казалось бы, всего этого с избытком достаточно для того, чтобы не могло возникать никаких сомнений в верности нашей церкви и признании ее авторитета.
К сожалению, слишком многие в недоброжелательстве своем доходят до изобретения и распространения самых нелепых слухов, и слухи эти, несмотря на очевидную их нелепость, слишком многими принимаются с доверием…
В защиту трудового братства я вынужден был сказать многое, что может стать источником новых нареканий на меня и братство. Не гордость говорит во мне, так как я глубоко убежден, что мы ничего не можем сами по себе, но что все может Бог живой сделать через нас, во всякой немощи проявить силу свою[53], когда добрая воля позволяет Ему действовать через нас, не насилуя свободы воли своих созданий. Дело трудового братства не наше изобретение и не наше исключительное дело. Трудовыми братствами были и христианские братские общины времен апостольских, и общежительные монастыри. Это дело общецерковное, которое Господь благоволит творить в немощи нашей только потому, что мы имели добрую волю отдавать жизнь и силы наши на это дело, имеем и веру в правду, и осуществимость завета братолюбия, веру, сдвинувшую уже многие горы на нашем пути.
Мы сами – люди слабые, немощные, только постепенно воспитывающиеся на деле, которое делаем, от веры в веру, от любви в любовь. Чего мы желаем, это того, чтобы нам прощали немощи наши, как Господь нам их прощает, благоволя творить силу в немощи нашей, желаем, чтобы к нам относились с доброжелательным доверием и не отказывали нам в братской любви, несмотря на немощи наши, ради любви к общецерковному делу братства трудового, которому мы служим по силе разумения и по требованиям христианской совести нашей»[54].
Но болезненнее всего для Н. Н. Неплюева был толстовский контекст рассмотрения его идей. Именно здесь он усматривал отказ российского общества в признании искренности его убеждений, чистоте замысла, новизне действий. Отдавая должное вкладу Л. Н. Толстого в дело пробуждения в русской интеллигенции религиозного интереса, Н. Н. Неплюев был далек от его взглядов, т. к. неизменно был, что называется, личностно верен классическому православию, восходящему к Святым Отцам, и доброму христианскому патриотизму, всегда оставался верным сыном русской православной традиции и Русской православной церкви. Так что, любое соединение мысли и дела Толстого и Неплюева воедино не только не соответствовало истине, но и порождало определенного рода недоразумения.
Были ли личные контакты между Неплюевым и Толстым, когда и при каких обстоятельствах виделись эти два человека, каков был характер их переписки – сказать сегодня трудно, а точнее, вообще не представляется возможным. Со слов Н. Н. Неплюева можно судить о том, что специально