Первое, что запечатлелось в моей младенческой памяти, – тепло рук и груди моей матери, и ее прекрасный голос, который пел мне. Матушка была певицей и музыкантшей; а в юности еще и танцовщицей, и чтицей, и обладала многими другими талантами, потому что была гетерой, возлюбленной музами и прославленной в своем городе. От нее я унаследовал все эти наклонности, которые, по мнению моего отца, приличествовали скорее женщинам, чем мужчинам. Впрочем, я думаю, отец примирился бы с этим, если бы не мой врожденный порок.
Я родился хромцом – левая нога у меня короче и слабее правой; и едва лишь я начал ходить, как мне понадобилась палка, точно старику. Родители мои были небедными людьми, и пока я рос, употребили немало усилий, чтобы выправить мой изъян: но с этим ничего не могли поделать ни костоправы, ни упражнения, ни купанья в священных источниках. Моя мать очень огорчалась – я оставался ее любимцем среди четверых детей, родившихся в семье; а отец начал смотреть на меня как на неизбежное зло, хотя и старался быть терпеливым.
Моим отцом был Никострат, спартанец по крови: и хотя сам он родился и был воспитан не в Спарте, он с суровостью своих предков взирал на детские болезни и увечья. И, прежде всего, – на такие, которые помешали бы мальчику вырасти воином и занять почетное место в фаланге. На то, чтобы воспитать из меня воина, надежды не было никакой. А ведь я родился в такое небывалое, страшное время, когда Элладе мог понадобиться каждый мужчина, способный держать оружие!
Мои родители стали свидетелями деяний Дария – царя царей, возымевшего притязания на всю ойкумену и замыслившего добиться покорности всех народов под солнцем. Его предшественник, прежний царь Персиды Камбис, подчинил себе Египет; Дарий же захватил всю Азию и обратил свой алчущий взор на Элладу. К тому времени, как я родился, греки уже пролили немало персидской крови, отстаивая свою свободу; но это было только началом. Непокорство моих соплеменников только раззадорило персидских владык, до сих пор ни в чем не терпевших неудач: великая Персия была многоглавым чудовищем, которое только набирало силу…
Однако я отвлекся – я начал рассказывать о моем отце и наших с ним неладах. Сколь ничтожно это ни покажется в сравнении с судьбой, постигшей Элладу, для меня это определило всю мою будущую жизнь.
Отец мой Никострат был воином – гоплитом, который успел не раз послужить в битвах Лакедемону; темноволосый и сероглазый, он был очень силен, храбр и так божественно сложен, что я и посейчас не могу припомнить никого из наших родосских знакомцев, кто мог бы с ним сравниться в телесной мощи и красоте. Мать говорила, что Никострат удался в своего отца и моего деда – спартиата Ликандра, с которого однажды сделали знаменитую статую. Надо ли говорить, что, глядя на отца, я еще больше стыдился себя и своего уродства!
Но не подумайте, что отец обращался со мною плохо; вовсе нет. Никострат всегда был достойным родителем и супругом – а такой любви, какая была между ним и матушкой, я больше никогда не встречал. В детстве, по своей малолетней глупости, я думал, что все семьи похожи на нашу и все жены так же счастливы в домах своих мужей; и лишь гораздо позже я понял, насколько ошибался. Спартанцы, как известно, чтят своих женщин выше, чем какое-либо другое из эллинских племен; но даже среди них подобные благословенные союзы нечасты.
Когда мне было шесть лет, я обидел мою младшую сестру Гармонию, – она дразнилась, а я в ответ стукнул ее моей палкой и обозвал гадким словом, которое услышал от уличных мальчишек. Гармония, в отличие от меня, была здоровой и непоседливой девчонкой; но тут она расплакалась и побежала жаловаться матери.
Матушка крепко выбранила меня – но бить не стала. Она сказала:
– Будь всегда добр и снисходителен с женщинами, Питфей, – быть женщиной в этом мире еще хуже, чем быть калекой!
Я тогда очень удивился и спросил:
– Что это значит?
Эльпида объяснила:
– Женщина может обладать многими талантами, как ты, и иметь самый тонкий ум – но все вокруг будут замечать только ее юбку и покрывало.
Я и после этих слов не очень-то понял ее и ее печаль, но слова матери произвели на меня тягостное впечатление. И впервые я подумал, что, как я сам не похож на других, так и моя семья выделяется среди прочих. Однако несомненно было одно – вопреки словам моей матери, женщины нашей семьи были отцу много дороже, чем его старший сын.
Любя Эльпиду, Никострат очень любил и Гармонию и часто возился с нею, обучая ее гимнастике с таким увлечением, словно она была мальчиком: и моя сестра, несомненно, делала на этом поприще успехи большие, чем я.
Однако мать пыталась возместить мне то, чего я не мог получить от отца. Эльпида была гетерой – гетерой она и осталась, даже став мужней женой; но пусть никто не посмеет подумать о ней дурно! Содержать такую семью вместе со слугами было нелегко. Никострат часто отлучался из дому – он, со своим воинским опытом, возглавлял наемные отряды,