– Да и мне тоже. Испанского содиректора литейного двора полковника Санчеса близко не подпускают к печам. За всем следит лично Фроншар.
– Тем не менее он поторопился снять с себя ответственность. В понедельник приказал расстрелять троих рабочих.
Бертольди, улыбаясь еще шире, делает такое движение, словно что-то отбрасывает от себя:
– Концы в воду.
– Именно так, – едко соглашается Дефоссё. – А мы остались без мортир.
– Полегче, полегче! У нас еще есть «Фанфан», – воздев указательный палец, говорит Бертольди.
– Есть. Но этого недостаточно.
Капитан во время этого диалога смотрит через боковую бойницу на ближний редут, защищенный от неприятельского огня турами и мешками с землей: там, вознеся жерло к небу под углом в 45 градусов, стоит укрытый парусиновым чехлом огромный бронзовый цилиндр, фамильярно называемый «Фанфан». Этим именем Бертольди окрестил, окропив мансанильей, опытный образец 10-дюймовой гаубицы Вильянтруа-Рюти, способной доставлять 80-фунтовые бомбы к восточным стенам Кадиса, но пока – ни на туаз дальше. Да и то – при благоприятном ветре. А если встречный – ядра только рыбу в бухте распугивают. Все расчеты, проведенные на испытаниях «Фанфана», должны быть учтены при отливке мортир в Севилье. Но убедиться в этом сейчас – по крайней мере, в течение известного времени – нет никакой возможности.
– Будем уповать на него, – покорствуя судьбе, говорит Бертольди.
– Да я уповаю, – качает головой Дефоссё. – Но «Фанфан» имеет свой предел. Да и я тоже.
Дефоссё, встретившись с ним взглядом, знает: лейтенант рассматривает его осунувшееся лицо, синяки под глазами. Густая щетина на подбородке тоже, надо полагать, мало способствует бравому виду.
– Вам бы надо побольше спать.
– А вам, – смягчая свой суровый тон, Дефоссё усмехается, как сообщник, – поменьше пить. И ревностней исполнять свои прямые обязанности.
– Да-да, мой капитан, я понимаю… Собираетесь сказаться нездоровым, а честь собачиться с полковником Фроншаром предоставите мне… Только заявляю вам наперед – я лучше перебегу к неприятелю. То есть переплыву. Тем более что в Кадисе житье посытнее, чем у нас.
– А я тебя расстреляю, Бертольди. Своей рукой. И потом еще на могилке спляшу.
В глубине души Дефоссё знает, что севильская неудача не сильно меняет дело. За время, проведенное под стенами Кадиса, капитан успел убедиться: особые условия осады не позволяют должным образом использовать ни полевые орудия, ни гаубицы. Изучив схожие случаи – вот, например, осаду Гибралтара в 1782 году, – он принялся горячо ратовать за введение самых крупных калибров, то есть за применение мортир, но никто из начальства этой идеей не проникся. А тот единственный человек, которого ему удалось склонить на свою сторону, – командующий артиллерией генерал Александр Юро, барон де Сенармон, – поддержать его уже не может. Отличившийся в сражениях