– Зачем же они свиней-то при фабрике хоронят?
– Из уважения, – ответил труп.
– А где лопата? – спросил Тиг.
– У тебя в руках, – сказал труп. Тиг показал ему пустые руки и получил пояснение: – Твои руки и есть лопаты.
– Так нечестно, – сказал Тиг и, подняв выше голову, повторил то же самое воздуху, туману и странному свиному погосту. – Так нечестно! Я делаю все, что ты велишь. Все, о чем ты просишь. Ты мог бы, по крайности, лопату мне дать!
Однако единственным ответом ему было молчание, а потому он встал на колени между надгробьями, на пятачке, по всему судя, незанятом, и принялся рыть могилу руками, выдергивая грубую траву, а затем выгребая ладонями землю и отбрасывая ее полными пригоршнями налево-направо (попробовал бросить через плечо, но услышал горькие пени трупа). Углубившись совсем немного, он коснулся чего-то кожистого, оказавшегося при рассмотрении свиным ухом, – а вскоре за тем откопал и всю свинью – иссохшие мышцы под шкурой, разрезанной вдоль живота.
– Но здесь же не было надгробного камня! – воскликнул Тиг. – И зачем они почти целых свиней хоронят? Что кладут в колбасу?
– Только не мясо, – ответил труп.
Услышав его, свинья приоткрыла глаз, вернее сказать – совсем пустую глазницу, и принялась бессловесно повизгивать; впрочем, Тиг не сомневался, что она говорит: «Прикрой меня. Оставь в покое. Мне холодно». Он быстро засыпал ее и, оставшись стоять на коленях, закрыл ладонями лицо.
– Подымайся! – сказал труп. – Попробуй еще раз. Рассвет уже близок, а если ты не похоронишь меня до него, то очень-очень-очень пожалеешь!
Тиг так устал от рытья и так огорчился своей неудачей, что даже спорить не стал, а отошел на несколько сот шагов и попробовал еще раз. И, не потратив на рытье и десяти минут, опять коснулся сухой кожи и услышал донесшийся из-под земли приглушенный визг. Он вскрикнул и отдернул руки за спину.
– Еще раз! Еще! – потребовал труп, однако теперь визг начался, едва Тиг копнул землю, а после того раздавался, даже когда он просто наступал на могилу, – при каждом его шаге звучал визг, всегда чуть иного тона, и теперь, шагая, отскакивая, стараясь не ступить на надгробие, он исполнял странного рода музыку: все кладбище обратилось в инструмент, на котором он играл, а сам Тиг – в невольного, смертельно уставшего виртуоза. Когда он, наконец, выбрался со свиного погоста, то плюхнулся на колени и залился слезами.
– Ничего, ничего, – немного послушав плач Тига, сказал труп. – Ничего. Все не так плохо. У тебя еще есть Зеленое Болото, и до зари время пока осталось.
– Пагубный понос паршивого пуделя! – ответил Тиг. – Смертно печальная едкая горечь! Я уже чувствую, как они одолевают меня.
– Ты вовсе не это чувствуешь, – сказал труп. – Задания твоего ты пока не провалил, а добряки слово свое держат до буковки. Вставай и тащи меня на болота. Я слышу, как могила моя поет, поджидая меня, и уверен – ты ее там отыщешь.
И Тиг,