– Я с Дальнего Востока. Отучился и уехал домой. А Вас я вспоминал долго. Даже на улице оглядывался, все искал и думал, если встречу, уж в этот раз не отпущу. Подойду, возьму за руку и все.
Он взял меня за руку. У него была тонкая рука с длинными пальцами. И хотя, он только слегка прихватил мою руку, я почувствовала силу его пальцев.
Прошло шесть лет. И Шуберт вновь оказался в поместье Эстерхази. Маленькая девочка выросла. Ей исполнилось 19 лет. Она была в полном расцвете молодости и обаяния. Увидев ее, «бедный музыкант» влюбился по уши.
Круг замкнулся! Первая встреча – 19 лет Шуберту, вторая – 19 лет Каролине! Любовь ли это или увлечение? Кто может определить это сейчас? Но ведь чувство влюбленности посещает нас только тогда, когда рядом с нами человек, который предназначен только нам!
Я попыталась высвободить свою руку, но он сжал пальцы, и моя рука осталась в его ладони.
– Что Вы хотите услышать, нет я неправильно задал вопрос, что Вы хотите, чтобы мы спели для Вас?
– Вы певец или музыкант?
– Я? Я немного пою. Немного играю. Вообще-то я органист.
– А здесь? Среди «лучших певцов Москвы»? Вы дирижер?
– Нет, нет! Я просто руководитель и организатор.
– Органист – это, на мой взгляд, очень серьезно.
– А Вам нравилась органная музыка, я помню. Вы слушали Баха замерев и не отрывая взгляд от сцены.
– Да. Я помню! Мы сидели на самой «верхотуре», и органист казался маленькой точкой. И этот маленький, маленький человечек на сцене заставлял весь огромный зал замереть, не дышать и впитывать в себя его музыку.
– А Ваш ухажер, вертелся, ему, явно, не сиделось на месте. И смотрел он совсем не на сцену, а на Вас.
Я засмеялась: «Вы помните такие подробности!»
Она встретила его с восторгом. Каждый день, проведенный вместе был наполнен музыкой и общением. Произведения Шуберта трогали Каролину глубоко и сильно. Вечерами они подолгу гуляли в саду и могли говорить часами. Она восхищалась его музыкой, а он ее красотой.
Какое для Шуберта было счастье, играя на фортепьяно в четыре руки, как бы случайно касаться рук Каролины. Она вздрагивала, щеки ее загорались румянцем, не переставая играть и не поднимая глаз, перенося руки на соседнюю октаву, она тоже, как бы невольно, касалась рук Шуберта. Шуберт замедлял темп игры и затаивал дыхание, щеки его рдели румянцем, а все домочадцы отводили глаза.
– Ну, что же Вам спеть? Хотите про Сибирь? Про могучие реки, про непроходимые леса?
– «Сказание о Земле Сибирской»?
– Вы помните этот фильм и музыку Николая Крюкова?
– Музыку помню, но, что это Крюков – нет. Извините.
– Да, что Вы! Вы же не профессионал. А кто Вы?
– Ой, лучше спойте мне, что-нибудь на Ваше усмотрение, пожалуйста.
– «Ревела буря, гром гремел…»
Для меня действительно прогремел гром! В самолете, в этом замкнутом пространстве прогремел гром голосов, красивых мужских голосов. Да, с акустикой здесь было плоховато,