Секия прекрасно понимал, что, как бы ни закончилась война с Дарнасом, у Ласкана нет будущего…
Что ж, значит, он будет сражаться хотя бы за то настоящее, что осталось у некогда великой империи.
Глава 1036
В деревянной лачуге, пропахшей застарелой мокрой древесиной, собачьей шерстью и чем-то мускусно-приторным, на маленькой софе, заменявшей кровать, лежал мальчик, свернувшись комком под прохудившимся одеялом, сшитым из старого тулупа и каких-то лоскутов.
Губы мальчишки дрожали, он что-то бормотал и морщился. Между бровями пролегала глубокая складка.
Было видно, что ребенку страшно. Страшно настолько сильно, что он, наверное, больше всего в жизни хотел проснуться. Пусть на улице стояла темная полночь, а небо затянули тяжелые зимние тучи. Вьюга заметала снежные лавины, а холод стоял такой, что ставни, заменявшие в доме стекла, промораживало насквозь.
Но, даже несмотря на все это, мальчик хотел бы проснуться. Выбежать на улицу и рухнуть в снег, чтобы мороз и холод заставили его понять, что все, что он увидел, не более чем ночной кошмар.
Но он не мог.
Лишь дрожал, почти скулил, оставаясь в гуще самых жутких видений, которые только может вообразить разум.
– Давай я тебе помогу, маленький храбрец, – прозвучал тихий мягкий голос.
В дальнем конце комнатки, в которой лежал мальчик, еще горела лучина. И свет тлеющего кончика отсеченной щепки вдруг разлился в пространстве ореолом золотого блеска. Он закружился не хуже вьюги, только состоял не изо льда и снега, а из света и пламени.
Огонь вскоре стал простым серым плащом со множеством разноцветных заплаток. Свет – лаптями, а потом и холщовыми штанами с льняной рубахой.
Крепкие, но суховатые руки держали такой же простой саморезный посох. Сначала могло показаться, что его сжимал в руках юноша, но затем становилось видно, как на лбу его пролегают морщины. Как, пусть и немного, впали щеки. Как слегка посерела кожа.
И несмотря на то что прекраснейший лик, которым природа могла одарить мужчину, выглядел так, будто человеку не исполнилось и двадцати пяти весен, он нес на себе все признаки приближающейся старости.
В волосах пепельного цвета уже даже появились белые пряди. А в разноцветных глазах – один голубой, а другой карий – что-то помутнело.
Юноша… мужчина… старец – все в одном. Он слегка ударил посохом о пол, и тут же прямо изнутри досок, как по волшебству, пророс стул.
Волшебник, а таковым он и был, как же иначе, сел рядом с завернутым в одеяло комком.
Он провел руками по волосам ребенка, а затем потянулся и поднял лучину. Лишь недавно та пылала ярче факела, но сейчас вновь едва-едва разгоняла мрак вокруг тлеющим угольком чадящей щепки.
Волшебник с разноцветными глазами двумя пальцами сжал алую, дымящую точку. Движение, которым обычно тушат свечу, должно было погрузить комнату