Я – двадцатилетняя девочка Аня,
Запечатлевая черты,
Ты кистью ведёшь по бумаге, бумага
Плывёт в акварели и пахнет как брага,
Как пахнут любые цветы.
Давай поиграем: ты вышел из дома,
А я подошла, тебя нет, неудобно, –
Но времени в принципе нет, –
И вот, обрывая французскую клумбу,
Курю между делом (спасибо Колумбу),
Ну где уже этот брюнет?
Ну где желтобрюкий, несносный, несносный,
Его затянули дурацкие сосны,
Я небу – кулак и язык.
В окно – все цветы, и цветы улетают,
Давай поиграем, давай поиграем,
Давай, ты азартный мужик.
Окно высоко, но какое мне дело,
Цветка улетает небесное тело,
И доски паркета цветут.
А я всё стою, ты несёшься навстречу,
И есть у нас планы на жизнь и на вечер –
В шестнадцать счастливых минут.
Посмотри, Одиссей: вся Итака застыла, оскалясь,
И сопит Пенелопе в затылок, и держит за пряжку.
Пенелопа молчит и не знает, зачем здесь осталась –
Телемах не зачат – незачёт, – остаётся за пряжей
Горевать и выкатывать гордые голые строки,
Выковыривать норов, смирять неуёмную шею.
Столько лет. Столько лет! И горят все возможные сроки.
Пенелопа молчит, в наказанье себе хорошея.
Пенелопа не спит, и лицо заплывает кругами.
Пенелопа не ест, лишь худея, как любо Итаке…
Календарь облетает, и в небо летит оригами.
Женихи обступают, вопросы бросая: «Итак? И?..»
Измождённая женщина хочет скорее стать старой,
Чтобы волосы – пеплом, чтоб губы – тугою полоской.
Тихо в море… Земля для гостей запасается тарой.
Пенелопа ведёт по пробору колючей расчёской.
Неприкаянно, устало,
Словно сил и нервов нет,
Человек идёт по шпалам
И в руке несёт пакет.
Человек идёт по шпалам,
У него в пакете дом.
В нём для каждого есть пара,
В нём Гоморра и Содом.
В нём и взрослые, и дети,
Египтянин и узбек.
Есть и дырочка в пакете,
Из которой мелет снег.
Есть и дурочка, и доктор.
Есть роддом, университет
И ещё, возможно, кто-то,
Кого в мире вовсе нет.
Человек прошёл всё лето
И сегодняшних полдня.
Я кричу со дна пакета:
«Ты зачем несёшь меня?»
Только отзвуки вокзала
Различимы вдалеке.
В темноте сияет шпала,
Колыхается пакет.
Триптих ухода
1
Вполовину слепа, потому что припомнила старое,
Да еще осуждение мошкой вошло под веко.
Я вижу: левое плечо стало выше, чем правое.
Ты замечал это? Разве мельком.
Не заплачу теперь – не в кого, да и некогда:
Дети,