Терентий Иванович. Иероним Ясинский

мне вашу правую ручку, и скажите, что не гневаетесь на меня ни за что.

      – Не сумлевайтесь, Терентий Иванович, – отвечает, – я вас довольно знаю и крепко в вас влюблена. За всё вас прощаю, оттого что сама во всём виновата, и ежели вы со мной жестоко обращаетесь, то мне же лучше, мне зато грех мой отпущается.

      В горнице никого не было, – обняла она меня ручками своими белыми, полюбовалась на меня, а в глазах слёзы стоят.

      – Что, – говорю, – Надежда Михайловна, несладко вам со стариком вашим?

      – Молчите, Терентий Иванович! Окажите пощаду и доброе сердце и не поминайте о том, в чём судьбою я столь поругана… – и всё этакое говорила, так что не очень-то я понял хорошо.

      Известно, образованная барышня.

      – Что же, – промолвил я, – ожидать вас сегодня ради Христова воскресения?

      – Нет, Терентий Иванович, нельзя сегодня.

      – Что так?

      – Может, урвусь, – говорит, – на минутку, но вряд ли. Гости, так от этого, нельзя… Только не бейте меня… Нет, уж бейте меня, бейте!.. – и с этим на шее у меня повисла.

      „Эх, – думаю, – жаль барышню“.

      – А что, Надежда Михайловна, как вы насчёт чёрной работы? Не тяжело вам будет?

      – То есть как это, Терентий Иванович?

      – Да обнаковенно, всё, что по нашему, будем говорить, мужицкому званию полагается: борщ сварить, хату прибрать, досмотреть корову, жита нажать… Могли б вы на это согласиться?

      Покраснела она, глазки вспыхнули, жмёт меня крепко и целует.

      – Вы, – говорит, – только прошлого моего позорящего поведения не забудете, корить станете и бить. Но как я в вас влюблена, то со всем помирюсь.

      – Ничего, Надежда Михайловна, – говорю, – свариться не будем, а только бы надо приданого от Трофима Трофимовича. В прошедшую зиму они Варваре Левкадьевне триста рублей и питейное заведение со всей обстановкой пожертвовали. Вы тоже не меньше заслужили. Пусть усадебку дал бы…