НАШ СТАРЫЙ ДОМ
Наш сокирянский дом состоял из двух половин, разделённых длиннющим коридором. Построенный ещё моим прадедушкой Аврумом Вайнзофом в начале двадцатого века, он отчаянно раздражал местную советскую власть. Их злил, и десяток высоких светлых комнат, и просторныЙ обильный огород.
Время от времени, к нам захаживали важные дяденьки с пугающими папками под мышкой. С недовольным видом, они всегда что-то мерили, рисовали, а затем сытно и долго чаевничали.
При этом, съедалось неимоверное количество вареников, которые запивались водкой из гранёных стаканов. После сытых и громких отрыжек, раскрасневшиеся кабанчики важно советовали моим близким, как сохранить своё собственное жилище от неминуемого сноса.
До войны, наш дом был переполнен радостными детскими криками и азартными взрослыми разговорами.
Аврум и Цирл – мои прадед и прабабушка, воспитали шестерых. В далёкие тридцатые, в подрумынской Бессарабии, Берл, Бася и Гиталы за целый год волонтёрства заработали себе бесплатные билеты до Палестины. Так, в ту далекую пору, называли Израиль.
Таким образом, они спасли себя и будущих детей от ужасов гетто. Правда, жилось им на Ближнем Востоке очень и очень непросто. Тяжелый физический труд, малярия, отсутствие питьевой воды. До самой войны, заботливый Аврум помогал им, посылая из Сокирян, в далёкие Палестины, по нескольку пар старых башмаков.
Какая же радость охватывала первопроходцев, измученных тяжелым трудом, пустынным климатом, болезнями и недостатком воды, когда в каблуках этих потертых туфель, обнаруживались несколько золотых пятерок или десяток. За них можно было расплатиться с долгами, купить немного продуктов и почувствовать тепло родительской любви.
А Янкель, Рива и Роза, обзавелись семьями, оставшись с родителями и детьми в родных Сокирянах. Им предстояла встреча с другими испытаниями. Гораздо более трагичными и ужасными.
Янкель, ушедший на фронт в первый же день войны и вернувшийся весь в орденах и медалях, не нашёл ни своей погибшей семьи, ни бедных родителей.
В большом светлом доме, прежде наполненном радостными голосами, больше никогда не появились Аврум с Цирл, двухлетняя Ревуся – маленькая дочка Розы, а также ее отец – энергичный молодой Залман.
Погиб в гетто Мендель – великий оптимист и всем помогавший придумщик, ставший моим дедом посмертно. Из одиннадцати взрослых и детей, осталось только четверо.
Дом опустел, но по меркам советской власти, хотя и был частной собственностью, однако стал для уцелевших хозяев слишком уж большим.
Чтобы не раздражать местечковое начальство, пришлось переделать одну залу под курятник, а вторую – под сарай. Затем дом разделили вдоль длинного КАЛИДОРА, как мы его называли, на две части, мою – с бабушкой Ривой, папой и мамой, и вторую, где жила тётя Роза