Он пошарил у себя за лацканом пальто. Вытащив конец прозрачной трубки, от медицинской капельницы, взял его в рот, а ладонью надавил спереди в район живота.
Кадык его, два раза дернулся. Когда он вытащил, изо рта трубку, я уловил запах самогонки.
– Нагрел, теплая, поди? – кивнул я на живот, где у соседа за поясом был резервуар подогрева, – как ты ее такую пьешь? – внутренне содрогаясь, представив, как теплая самогонка течет по моему горлу.
– Холодная, теплая. Какая разница, – не согласился сосед, – не отрава же. Будешь?
Я категорически отрицательно замотал головой, на протянутую мне трубку.
–А зря. Сегодня праздник, «мусора» не берут. Красный день календаря, у нас седьмое ноября, – сказал сосед, аккуратно убирая трубку за лацкан пальто.
Колонна поравнялась с началом галереи портретов членов ЦК, выставленных в канун праздника, значит, до трибуны осталось шагать, ровно столько, насколько протянулась шеренга из шестнадцати портретов, заканчивающаяся вдвое большим по размерам портретом генсека.
Стали четко слышны приветствия, провозглашаемые с трибуны коллективу нашего завода. Раз мимо проходило руководство завода, похвалы звучали в их адрес.
– Директору биохимического завода, за мудрое руководство удостоенному многих государственных наград. Коммунисту, под чьим чутким руководством завод завершил очередную пятилетку за четыре года. Ура, товарищи!
–Ураааа! – глухо раскатилось эхо из наших голосов, над заполненным демонстрантами проспектом.
– Итээровцам завода, которые постоянно работают, над улучшением качества белково-витаминного концентрата, главной продукции завода! Ура!
–Урааа! – откликнулась на призыв колонна завода.
–Так управленцы прошли, – мелькнуло у меня в голове, – первый цех на подходе.
Наш цех медленно плелся мимо портрета Щербицкого, которого я признал в отличие от многих из шестнадцати руководителей, кроме генсека, разумеется.
– Смотри, Щербицкий, – поделился я знаниями с соседом, – главный у хохлов.
– Ты чего и остальных знаешь? – даже как – то с уважением посмотрел на меня тот, опять засовывая руку под пальто.
–Не всех конечно, так кое-кого, Брежнева, Андропова. Ты погодил бы прикладываться, а то упадешь перед трибуной, – посоветовал я ему.
– Решат, от патриотических чувств упал, переполненный восхищенья и преданности, – отозвался муж, передовой женщины, – тогда все простят и премию вернут в двойном размере. Анька, описается от радости.
– Ага. Еще и орден сутулого, вручат с заверткой на спине, и на марсовом поле, как жертву революции под фанфары зароют, – пообещал ему я, – бюст в металле отольют, как первой жертве от радости загнувшейся.
– Шире шаг, – прокричал Троцкий.
Стали видны, махающие колоннам ручками, первые лица нашего города и района и уже стоящий на трибуне, и приветливо махающий директор нашего завода.
–Работницам и работникам второго цеха биохимического завода,