И встретила я солнцестояние в жаркую сиесту, и полюбила мужчину, который так ускоренно перебирал руками клубнику. Персидские ковры, застилающие от солнца ему глаза, висящие на прищепках в тени неоправданной. Не померкшие глаза. Огрызающиеся глаза. Это было всего-то распыление чувств, которые затем стрелой вонзились в самое сердце. Он был едкий и проворный во всех делах. За ним было не поспеть. Так что я долго приглядывалась, чтобы подкрасться и бац! Но я не сделала того. Я попросту созерцала его красоту. Вдруг. Он уронил большой тяжелый ящик с фруктами. И я затрепетала в конвульсиях о его здоровье. Витамины сделали его непревзойденным. И переливающиеся, раскачивающиеся деревья в разные стороны – составляли суматоху на фоне его целостности и почти вечной продуманной ловкости. При моем наблюдении он резко ушел вдаль, забрав с собой клубнику. Он тащился, пока я не подставила ему подножку.
– Стойте! – говорю я ласково и нежно.
– Вы толкнули меня!
– Простите…
– Да что вы!
Сколько девственной злобы – он защищается изо всех сил, сам того не зная. Но его красота была священна и непредсказуема. Я так засмотрелась на него вовремя этого молчания тет-а-тет, что рухнула без сознания и очнулась с его ликом на своих ресницах. Он был такой родной и радостный, что его потайную тревогу я даже не выяснила. Его красота была невинна, а потому всемогущая. Пульс так трещал, что я подумала это легкая смерть. Я подумала, что пережила все, что можно пережить в его насыщенности. И тогда озеро превратилось в ручей, гонимый лаской. И некуда было бежать. Я все рассказала ему. Мне никак не было под силу расточить эту объемистую проблему – сделать любовь взаимной. Какая невыгодная холодность. Я была очень раздосадована, хотя мне претила эта отверженность. Его недосягаемость прельщала, это было так сладко.
Я придумала этот отрывок, та как мы живем не в тропическом климате, а в кардинально разложенном на времена года. Летом я с ним еще не была знакома. Так хотелось его увидеть летом, когда очаровывающее солнце светит до неприличия. Потому мы оказались в такой ситуации.
А какая разница между тем, что мы восприняли извне, что было фактически или то, что меня опрокинуло в голове моей, так окончательно и бесповоротно? Все есть субъективность. Объективность же существует формально, но, да, существует.
ПРЕТЕНЗИЯ НА ВЕЧНОСТЬ.
Ему приснился сон, и он неспешно мне об этом объявил после характерного для него педантизма в изъяснениях. Я подумала: «Это была реальность. Другая косвенная реальность, которая казалась, но тогда не казалась, а попросту существовала и в ней он участвовал. Что если мы также неотложно верим в нашу реальность, когда просыпаемся и только тогда понимаем, что та реальность, которая была такой же непревзойденной и твердой, надежной – вдруг распылилась. Так и смерть – врата для другой реальности, степень еще тверже и эта иерархия нескончаема по своим подобиям».
Меня всегда волновало то, что он говорит без отчаянности и пусть даже ехидно, но добропорядочно.
ИСТИНА