– А зачем ты влез в эту историю? – он не отводил взгляда от меня. Я молчал, потому как и сам не знал, зачем. Я оторвал кусок курицы и лаваша, размышляя, что же ему ответить.
– Ты не боишься посмотреть на звезды и заглянуть в глубины своей души, где пропасть может оказаться заманчивой и губительной? Знаешь ли ты, кого ты найдешь и возьмешь их судьбу как свою, никогда не сможешь избавиться от них до конца, а может и никогда вовсе, передашь эту требу своим потомкам, которым она окажется не по силам, и они проклянут тебя?
– Нет, – вспомнил я Роську, который обещал сделать мне табуретку, и список тех, кого я еще должен навестить. – Я вот еще в Белоруссию собираюсь, куда-то под Лиду, там вроде родовое гнездо, – зачем-то брякнул я это, хотя знал, что никак не смогу вырваться туда. А может, плюнуть на все и рвануть сейчас вместе. Он как-то сник, он не знал той усадьбы, ему ее даровал караль Станислав, это было унизительно и оскорбительно после всего, что он для него сделал, поэтому он так и не добрался до поместья, оно досталось наследникам брата.
– Хоть хорошие места? – спросил он.
– Не знаю, не был пока, но судя по всему – гиблые болота. Смотаюсь, расскажу, – я уже не сомневался, что этот бред не прекратится никогда, потому я смирился. Хотя он мне окончательно надоел, я был зол, я хотел бросить его на обочине, уехать домой, заползти под одеяло, выпить водки и послезавтра не пойти на работу, имею же я право на отдохновенный запой, хотя бы короткий, на пару дней.
Я вспомнил все, что знал о Петре Гроше, в ином написании – Гроссе, это был еще тот негодяй. И почему я должен провести с ним вечер? Чтобы потом оправдываться, где я был, почему я выпил, почему от меня воняет этой сраной курицей, от которой меня уже мутит? Завтра я должен мыть машину, то есть везти ее на мойку. Не слишком я добр к одному полоумному?
Я добрый, я мягкий, я лояльный, я толерантный, хотя это вряд ли, я упертый либерал, это не в том смысле, как говорится, просто я уважаю либеральные ценности. А сейчас они жестко попирались, этот придурок сидел в моей, в моей и только моей машине, жрал руками купленную мною тухлую курицу и вытирал свои грязные руки о мои на самом деле кожаные сидения. Я либерал, но не до такой степени, чтобы каждый бродяга, это слово мне нравилось больше, чем бомж, да и на бомжа он не был похож, пачкал мою машину. И я сказал ему резко:
– Понятно, был занят женитьбами, устройством дел, куда уж там до имения.
Я точно вспомнил все, что читал, мне даже не стоило доставать папку: «Женился на Текле Папроцкой, а потом отдал ее за долги кредитору».
– Затем, – начал я заводиться, –