Нет, нет, она никогда не сделает с собой подобного!
Мироздание было благосклонно к Лане и совершило нечто, что полностью подтверждало ее теорию, хотя поначалу ударило наотмашь. Пединститут, в котором Лана с горем пополам отучилась два курса, сообщил ей об исключении. Этого следовало ожидать – Лана появлялась там крайне редко. «Бабский курятник», как она называла институт, ее совершенно не интересовал. Ее интересовали мужчины.
После этого удара (ведь нужно было как-то сообщить родителям?) мироздание смилостивилось и одарило Лану звонком от преподавателя, теперь уже бывшего.
Павлу Семеновичу Орешкину было всего сорок два, он носил пиджак поверх свитера-водолазки, джинсы и кроссовки и очень старался подражать одному известному в то время циничному доктору из американского сериала.
Лане он нравился, как любой мужчина, имевший иномарку и не имеющий брюха. Напускной цинизм Павлу Семеновичу шел, небольшая развязность – тоже, и в него были влюблены как минимум десять девчонок разом, но он берег свою репутацию и в интрижках со студентками замечен не был.
Оказывается, это не относилось к его бывшим студенткам, о чем он и сообщил Лане в телефонном звонке, в котором посетовал, что не увидит больше перед собой ее прекрасных колен, навевающих мысли об Эдеме и бесстыдстве, порожденном наивностью…
Лана навела справки. Орешкин оказался женат и имел двоих детей. Помимо этого и работы преподавателем он имел неплохой пассивный доход: в Петербурге сдавались туристам несколько принадлежащих ему квартир.
Не очень жирно, но почему бы и нет?
И Лана согласилась на встречу с кофе. В кофе добавили ликера, Лана качала ножкой, невинно-бесстыдным образом задевая колено Павла Семеновича, пока он рассказывал ей об интереснейшем сюжете славянской мифологии: Нави и Прави, разделенной сторожицей-бабой и избушкой на куриных ножках…
Он действительно был умен и рассказывал интересно, но быстро понял, что спутницу волнует не его ум. Галантно предложил ей пальто, галантно усадил в свою «мазду» и покатил по улицам в маленькую новую «однушку», обставленную на скорую руку – в тумбочках и шкафах не было вещей, но валялись надорванные обертки от презервативов.
Лана подарила ему свою невинность и сполна отыграла весь спектакль: и нежные стыдливые слезы, и раскаяние, и муки совести. Физически же она не почувствовала ничего: в какие-то моменты было щекотно, в какие-то приятно, в какие-то – просто смешно. Особенно смешно было,