Серафима обошла стол и приблизилась к Маше. Встала, склонив голову к плечу, чем сразу же напомнила курицу, которых у Машиной матери водилось с десяток. Глаза у Костиной тётки были такие же круглые, чуть на выкате, как у старухи Цапельской, какого-то застиранного голубого цвета. Просто удивительно, что Костик такой красавчик. Как Катя говорит – в деда пошёл. Тётка же оказалась точной копией Софьи Дмитриевны. Впрочем, по молодости такие вот девушки отличаются как раз удивительной способностью нравиться из-за своей почти прозрачной хрупкой красоты.
– Здравствуйте, Маша. – Серафима поправила причёску, быстро пробежавшись вдоль переплетённых жгутов из седых волос, и произнесла, обращаясь, по-видимому, к ней же. – Я помню ещё те времена, когда девушки встречались с молодыми людьми только в присутствии взрослых. Упаси Господь было оказаться в двусмысленной ситуации и, тем более, так явно охмурять мужчину. Впрочем, так было не везде, конечно. Но в нашей семье и в обществе было принято сначала знакомиться, а потом общаться с одобрения близких. Нынче всё смешалось, не осталось никаких принципов! – Серафима скорбно поджала вялый рот.
Маша бросила напряжённый взгляд в сторону Кати, но домоправительница увлечённо бегала туда-сюда в гостиную и обратно, не мешая им общаться.
– Вам было бы полезно, Машенька, почитать что-нибудь о нормах морали. В подобных книгах очень много важного и нужного для таких, как вы… – твёрдым голосом продолжила Серафима.
– Таких, как я?
– Таких, как вы, Машенька. Щучек.
5
Тени сместились. Несмотря на тёплый, почти горячий воздух, наполнивший веранду, Маша чувствовала озноб. Холодными пальцами она провела по щеке, смахивая какое-то мелкое насекомое, и вздрогнула всем телом, когда вернулась Катя. В руках у домоправительницы был поднос с высоченной стопкой фарфоровых, украшенных золотым ободком тарелок. Когда поднос оказался на столе, и тарелки тоненько звякнули, Маша будто отмерла и ухватилась за деревянное перильце в попытке отогнать головокружение.
– Машенька, расставляйте посуду и раскладывайте приборы, – ровный певучий голос Кати звучал как будто издалека. – О чём вы задумались?
Маша увидела прямо перед собой глаза Кати – карие, тёплые, обеспокоенные.
– Что она вам сказала, какую-то гадость? – участливо спросила домоправительница.
– Что вы, нет… Просто очень душно. Голова закружилась, – Маша перевела взгляд на посуду и подошла к столу. – Какой красивый сервиз! – она подняла верхнюю тарелку и перевернула её. – Одна тысяча восемьсот девяносто третий год? Господи, к ним прикасаться страшно, не то что есть из них…
– Так и не часто достаём, Машенька. После