Освободив рыбу от крючка, я кинул её в садок, а садок отнёс в воду. Затем я воткнул в песок рогач и привязал садок к нему так, чтобы я мог до него дотянуться с берега. Потом я поменял пострадавших опарышей, добавил в кормак немного гороховой каши и забросил снасть на то же место, где произошла первая поклёвка. После этого я вернулся к оснащению последнего незадействованного спиннинга.
Хлыст моего эксклюзивного прута ручной сборки был сделан из учебной рапиры для фехтования. Ручка была выточена из дерева на токарном станке и покрыта лаком. Имея сверхбыстрый строй и очень маленькую длину, он не позволял выполнить дальний заброс ни лёгкой, ни тяжелой снастью. Поэтому использовать его можно было только для ловли на живца, когда забрасывать наживку далеко нет острой необходимости, потому что хищная рыба часто сама подходит близко к берегу, как раз в поисках мелкой рыбёшки на закуску. Оснастив его по тому же принципу, что и предыдущий прут, я отправил свою живую приманку в воду и на всякий случай решил подпереть спиннинг хорошеньким булыжником, размером чуть меньше футбольного мяча, чтобы ненароком большая рыба не утянула его за собой. О таких случаях я неоднократно слышал от папиных коллег во время ночных посиделок у костра.
Теперь мне оставалось только ждать, когда тишину нарушит звон бубенцов, извещающий о том, что очередная проголодавшаяся рыбёшка купилась на мой обман и отчаянно пытается освободиться от засевшего у нее в губе крючка.
От связки спиннингов на песке ничего не осталось кроме двух предметов, которые к спиннингам не относились, но имели честь транспортироваться с ними в одной обойме. Это был разборной подсак и маленькая складная трёхногая табуретка. Обычно я собираю подсак сразу после заброса основных спиннингов, чтобы он всегда был наготове, но в этот раз я о нём не вспомнил, пока не решил разложить табуретку и немного посидеть в теньке. Заметив эту оплошность, я сначала собрал подсак, пристроил его к дереву таким образом, чтобы мне в случае необходимости было удобно схватить его одной рукой, и затем передумал раскладывать табуретку. Вместо этого я решил прилечь в своей лодке. Её надувное дно было очень мягким. Положив голову на носовую часть баллона, можно было очень удобно в ней расположиться, что я и сделал, перетащив уже высохшую лодку в тень, и сняв с неё банки.
Закрыв глаза, я стал прислушиваться к умиротворяющим звукам природы. Шумели листья, возмущённые слабыми порывами лёгкого ветерка, который к вечеру стал о себе изредка напоминать. Кое-где пели маленькие птички, делясь друг с другом последними новостями птичьего государства. На воде продолжала плескаться чехонь. Шмель жужжал в глубине острова, пытаясь отыскать самый деликатесный цветок.
Я уже почти задремал, когда раздался короткий звон колокольчика на самом дальнем от меня длинном пруте. Я приподнялся