Общий план. Комбайны – повсюду. Поле не просто изуродовано канавами. С него срезаны все растения, но вместе с растениями – и плодородный слой почвы, и суглинок, и… что там на Наотаре под суглинком? Надо разбираться в почвоведении. Видно, короче говоря, что все органические и даже частично неорганические слои почвы уничтожены.
– Ситуация на третье мая, – продолжает Шубин. – Город Рита.
Возмущенные фермеры на площади размахивают карабинами. Почти все – на одно лицо. Клоны. Чего от Конкордии еще ожидать?
Звуковой фон – какой-то дребезжащий гул, довольно громкий.
Мордоворот в военной форме – кажется, полевая жандармерия – успокаивает толпу. Его не слушают, наседают. Жандарм стреляет в воздух.
В этот момент что-то происходит с человеком, ведущим съемку. Он роняет камеру. При падении камера разворачивается объективом в другую сторону и дает картину поперечной улицы. Там клубится густая черная пыль. Разглядеть ничего нельзя, но при виде этой зловещей пыли на душе сразу же становится неспокойно.
Гул усиливается.
Оператор тем временем подхватывает камеру и куда-то бежит. Спрятавшись в кустах – таких же фиолетовых, как и не узнанные мной сельхозкультуры на полях, – он продолжает съемку.
Фермеры ведут огонь с колена. Куда – не понятно, в этом мешает разобраться громоздящийся в левом углу кадра дом.
На стене дома плакат, перечеркнутый двумя лозунгами на конкордианском языке. На плакате – страшное чудовище, с которым лихо расправляются бодрые молодцы, вооруженные огнеметами. Надписи наверняка значат нечто вроде «Наша армия нас бережет. Крепи оборону страны!»
– Рита спустя два часа.
Съемка с флуггера. Разнообразные метки в углах кадра и великолепная, «промытая» картинка указывают на то, что съемки ведутся специализированным разведчиком. Может, он идет на высоте десять, а может, и все сорок километров над Ритой. Так не понять – даже обычная пассивная оптика, разработанная для военных целей, способна творить чудеса.
Но понимать и не хочется. Потому что на наши молодые, оптимистичные мозги обрушивается тако-ое…
Рита полностью сметена. О том, что на ее месте когда-то находился город, можно судить только по нескольким приметным кускам кровли, выглядывающим из-под напластований ярко-оранжевой субстанции.
Субстанция шевелится. О господи! Неужели это пресловутая протоплазма, биомасса, живое тесто – может быть, даже мыслящее! – из которого, по одной гипотезе, состоят джипсы? Из которого они лепят сами себя и которым теперь решили наводнить весь Наотар?
Но нет. Над поверхностью субстанции показываются зеленые колеса-шары инопланетного комбайна, и я понимаю, что, к счастью, все прозаичнее. Риту, как и поля, джипсы просто срезали до глубинных пластов глины, которую развезло под только что прошедшим дождем. И в ней, в этой глине, как гиппопотамы в грязевой ванне, ворочаются комбайны. Фактически мы созерцаем