Епископ долго и выразительно смеялся. Облако над его головой приобрело такой оттенок, какой бывает у травы в армии, когда ее, по словам отца, красили зеленой краской перед очередным смотром. Я же недоумевал. Что может быть смешного в пытках, которые длятся так долго, что забываешь, что жизнь наверху отличается от грязного крысиного пятачка, проклятого и солнцем, и луной? Мне стало казаться, что свою попытку покончить со злом я начал не с того человека. И хоть старость надо уважать, конкретно эту мне захотелось немного укоротить.
Наконец отец Тук справился с приступом веселья, и, подбоченившись, надвинулся на меня, как айсберг на набивший всем оскомину теплоход. Он остановился передо мной, покачиваясь на пятках. Ряса мешком свисала с его тощих плеч, поверх нее на груди массивно поблескивал символ церкви: три кольца с тремя мечами, устремленными внутрь. Эдакий олимпийский значок всемирно известного чемпиона.
– Повеселил, нечего сказать, – пропыхтел он. – Пытки, – он выговорил это слово почти с любовью. – Пытки, мой юный друг, к тому, что делал Крыса, не имели никакого отношения.
В смысле?! Я задохнулся от возмущения, не в силах вытерпеть удар ниже пояса. А что же это было?! Отпуск у моря?! Китайский массаж? Но озвучивать свои мысли я не стал, чудом ухитрившись задушить в зародыше всякое желание говорить.
– Если бы тебя пытали по-настоящему, – епископ опустился передо мной, уперевшись руками в колени, и ласково заглянул в глаза, – ты бы превратился в растение через пару дней, – он встал и покачал головой. – А может, и раньше. Крыса каждый день обивал у меня пороги, скуля, чтобы я либо позволил ему нормально работать, либо прекратил над ним насмехаться. Этот простак думал, что чем-то провинился, раз я не даю ему полную свободу воли. Но что поделать, только он был способен не заиграться, хоть и не понимал, зачем это нужно.
До сих пор меня грела мысль, что я вынес эти два месяца благодаря стойкости духа. Да я сам от себя не ожидал, что выдержу испытание. Но я смог! Я сам себя удивил. Мысли об этом так вдохновляли меня в дни, когда казалось, что уже ничего не поможет. И вот пожалуйста! Крепость оказалась бумажной, ей хватило грибного дождя. Как же я хотел услышать, что это неправда! Из-за его слов моя неприязнь словно удесятерилась. Сама мысль об убийстве больше не казалась мне такой отвратительной. Я даже уже не знал, чьей смерти желаю больше. Впрочем, нет, знал: меня вполне устроит, если подохнут оба.
– Зачем? – одно-единственное слово протиснулось между губ. Пусть говорит, я чувствовал: если он замолчит, я брошусь, и будь что будет.
– Признаться, когда мне отдавали приказ начать поиски давно забытой легенды, – задумчиво проговорил отец Тук, – я не слишком верил в существование страшилок из древних сказок. Все эти советы и наставления звучали бредом свихнувшегося