– Меня пригласили.
– Так как, едешь, не едешь? Поговори с ним.
Эстлос Ануджабар легко уговорил сенешаля, чтобы на ужине их посадили за один стол. Эстлоса Оникоса и вправду сразу же принялись расспрашивать о его недавнем охотничьем походе.
– Этого не пересказать,– сказал тот наконец, побормотав невнятно и подергав себя за бороду.– Когда теперь вспоминаю… Это все было не так. То есть мы привезли, конечно, всяких трофеев, но они уже тоже изменили вид, совершенно иная форма, ей не удержаться в короне Навуходоносора; так же и с воспоминаниями. Что я могу вам рассказать? Что чудовища? Ну, чудовища. Нужно самому поехать и увидеть.
– И как далеко вы зашли? – допытывался Кетар.
– Не так уж и далеко. Две десятых второго круга. Северный берег Черепашьей. Люцинда хотела идти дальше, но нимроды всегда хотят. Ксевры и хумии переставали нас слушаться, еда сделалась мерзка на вкус, ночью камни вползали зверям под кожу, один из невольников начал срать ртом —
– Э-э, не за едой! – скривилась эстле Игнация Ашаканидийка.
– Прошу прощения. Во всяком случае, мы решили, что время возвращаться.
Господин Бербелек слушал в молчании.
– Говорят, помогает, если напоить их пажубой,– отозвался эстлос Давид Моншеб, также сидевший за этим столом. Большую часть времени он крутился на стуле, чтобы взглянуть на Алитэ, сидевшую за столом Лотте, и не обращал внимания на дискуссию. Иероним подумал, знает ли вообще молодой арес, что сей вот эстлос Бербелек – отец девушки; может, ее представляли только как Алитэ Лятек.
Эстлос Оникос вопросительно хмыкнул.
– Отвар из пажубы,– пояснил Моншеб.– Добавлять в воду для зверей. Охотней