Мир никогда не будет прежним. Елена Ха

набрал тетю Аню. Уже через час он был в приемном покое. Тете Аня, пухленькая светловолося женщина с добрыми голубыми глазами, стояла рядом с его каталкой и держала парня за руку, что-то умоляющим голосом объясняя дежурному врачу. Дима сделал усилия, чтобы разобрать ее слова.

      – Михал Михалыч, миленький, он мне как сын, ему всего двадцать, пожалуйста, умоляю, подключите его к ИВЛ.

      – Анечка Мотвевна, я все понимаю, но вы же видели, 99 % поражения легких. Как бы я вас не любил и не уважал, у меня не получиться совершить чуда. Вы же знаете, мы не волшебники. У него нет шансов, а у нас нет свободных ИВЛ. Что вы мне прикажете, отнять у перспективного больного кислород, чтобы безнажежный больной подольше умирал?

      Тетя Аня издала странный звук, что-то среднее между криком и всхлипом.

      “Кажется мне конец», – все так же отстранненно подумал парень. Ему стало жалко маму. Они даже не успели попрощаться. Он посмотрел по сторонам, и увидел совсем рядом приоткрытое окно. Там шел дождь. Небо было затянуто мрачно-серыми тучами. Ветер пригибал деревья к земле, будто заставлял их кланяться.

      Тетя Аня что-то говорила Диме, но он не понимал что именно. У него не получалось сосредоточитсья на ее голосе, слишком много вокруг было звуков, кто-то плакал, кто-то ругался, где-то звонко по-девичьи смеялись, жужжали и пикали какие-то машины, стучали капли дождя по крыше. Дима только чувствовал, что она держит его руку и прижимает к своей мокрой от слез щеке. За время болезни парень привык к жару, привык к режущей боле вокруг шее, к ставшему слишком громким миру, привык делать усилия, проталкивая через горло воздух. Он привык ко всей этой боли и дискомфорту, но почувсвовав на своей руке влагу, он вдруг испытал облегчение и отчетливо понял, что хочет в ванну с холодной водой, ну или хотя бы под дождь.

      – Пить, – прохрипел Дима из последних сил.

      Тетя Аня встрепенулась.