Гейлис замерла, задумчиво стуча ногтем по передним зубам и покачивая головой.
– Нет, не думаю, что знаю. Зато знаю способ выяснить, кто это подложил.
– Правда?
– Правда. Завтра утром приходи ко мне, и я научу.
После этого она перестала отвечать на всякие вопросы о загадочном букете, вметнула вихрь зеленых юбок и удалилась. Мне оставалось лишь догонять ее.
Гейлис отправилась прямо к подножию холма: если дорога позволяла – бегом, а если становилось трудновато – быстрым шагом. Миновав деревню, мы двигались так примерно час, после чего она остановилась возле ручья под склоненными ивами.
Мы перешли ручей вброд и пошли в гору, собирая остававшиеся летние цветы и первые поспевшие осенние плоды, а также срывая твердые желтые грибы-трутовики, которые росли на пнях в затененных маленьких лощи-нах.
Гейлис поднялась по склону и исчезла в зарослях папоротника, а я остановилась, чтобы содрать осиновой коры. Отливавшие пурпуром шарики высохшего сока на бледной коре под пробивавшимися сквозь листву редкими солнечными лучами напоминали застывшие капли крови.
От наблюдений меня отвлек странный звук. Я подняла голову и посмотрела в сторону, откуда он послышался.
И вновь до меня донесся тот звук – тонкое мяуканье. Оно шло, как мне почудилось, откуда-то сверху, словно из каменистой теснины почти у самой вершины холма. Я поставила корзину на землю и пошла вверх…
– Гейлис! – позвала я. – Иди сюда! Кто-то оставил ребенка.
О появлении Гейлис возвещали треск веток под ногами и приглушенная брань: она прокладывала дорогу по холму через кустарник, росший на склоне. Она была вся красная, злая, а волосах запутались мелкие ветки и колючки.
– Зачем, бога ради… – заговорила она, но сразу перебила себя. – Боже милосердный! Положи обратно!
Она вырвала ребенка из моих рук и вернула туда, где я его нашла, – в небольшую ямку в камне. Ямка была гладкая, похожая на купель, меньше ярда в поперечнике. Сбоку от нее стояла небольшая деревянная чашка, наполовину наполненная свежим молоком, а в ногах у ребенка лежал букет полевых цветов, перевязанный красным шнурком.
– Но ведь он болен! – протестующе воскликнула я, снова наклонившись к ребенку. – Кто посмел оставить больное дитя?
Невооруженным глазом было видно, что ребенок был тяжело болен: сморщенное личико позеленело, под глазами пролегли темные тени, маленькие кулачки слабо двигались под пеленкой. Когда я взяла его на руки, он вяло обвис. Поразительно, но у него еще находились силы на крик.
– Его родители, – сухо ответила Гейлис, взмахом руки отгоняя меня. – Не трогай. Идем отсюда.
– Родители? – возмутилась я. – Но…
– Это оборотень, – раздраженно сказала Гейлис. – Оставь его в покое и пойдем. Быстрее!
Она юркнула обратно в подлесок, потащила меня следом и держала за руку