– Не забуду, – меня охватил странный приступ разочарования. Я взяла футляр со скрипкой и поднялась.
– Для чего Люсьен просил тебя ее принести?
– Не знаю. Может, подумал, что ты захочешь послушать, как я играю. Он сказал, что, возможно, ты не услышишь мою игру наверху, хотя я буду практиковаться каждый день.
– Возможно, не услышу? – рыкнул Ной. – Я все слышу. Ты будешь заниматься каждый день? Хорошо играешь? Или мне будет казаться, будто кого-то режут или тянут кота за хвост?
– Я играю с пяти лет, – возвела я глаза к потолку, – и в прошлом году закончила Джульярд. Плохой мою игру точно не назовешь.
– А для чего практикуешься? Для прослушиваний в какой-нибудь крутой оркестр? В таком случае работа здесь лишена всякого смысла, не находишь?
– Нет, нет, я не хожу на прослушивания. Я не… Мне нужно практиковаться, чтобы не потерять навык.
Ной сузил глаза, направленные влево от меня.
– Что ж, давай.
– Что давать? – обомлела я.
– Сыграй что-нибудь.
– Оу. Я сейчас почти не играю перед людьми.
Он склонил голову набок.
– Ты выкинула сорок тысяч в год на обучение в школе, где тебя учили выступать перед людьми, чтобы не делать этого?
– Я выступаю в редких случаях.
– Сейчас как раз такой. Давай послушаем тебя.
– Ты серьезно?
– Я ведь сам об этом попросил?
– Скорее потребовал. Ладно, – я снова села. – Что хочешь услышать?
– Удиви меня.
Я открыла футляр, достала скрипку и приложила к подбородку. В голове пронеслась сотня музыкальных произведений. Я коснулась смычком струн, решив сыграть двадцать четвертый каприс Паганини. Это невероятно сложное произведение, и, хотя красоваться не в моем стиле, мне хотелось стереть с лица Ноя сомнения и самодовольство.
Однако ни с того ни с сего из моей скрипки полилось адажио Моцарта к концерту № 5.
Я играла, и звуки, пламенные и тягучие, заполняли собой всю гостиную. Я была лишь сосудом для этой музыки и словно со стороны наблюдала за тем, как пальцы вибрируют, а смычок скользит по струнам. Подобное ощущение я не испытывала с прослушивания для квартета «Весенние струны». Я думала, что утратила его навсегда, но здесь и сейчас…
Прежде чем мелодия изменила темп на более интенсивный, я оборвала ее, дав последней нежной ноте ненадолго повиснуть в воздухе. Сердце колотилось как сумасшедшее, и я смотрела на смычок, удивляясь тому, что его держит моя рука.
Я перевела взгляд на Ноя. Он сидел совершенно ошеломленный.
– Почему ты остановилась? – в его голосе слышалась лишь тень обычной горечи.
Не в состоянии говорить, я молча вернула скрипку в футляр.
– Мне пора уходить.
– Шарлотта?
– Что? – обернулась я.
– Ты должна чаще играть для других.
Мне нечего было сказать на это. Я чувствовала себя странно уязвимой и преданной