Но он ничего не спросил, а просто ответил:
– Хорошо, – задумавшись, кивнул Дилан. – Это хорошо. На первое время должно хватить.
Меня напрягла фраза «на первое время». Я нервно заёрзала на месте.
– Ты считаешь, мы тут задержимся? – в моём голосе даже я сама услышала страх.
– Надеюсь, что нет. Но сейчас, если честно, ни на что нельзя надеяться.
Тут я была с ним согласна.
Я снова съёжилась и закуталась в одеяло. Стало так неуютно, от этих мыслей. Я мельком взглянула на Дилана. Он о чём-то серьёзно задумался. Мне одновременно было любопытно, что происходит сейчас в его голове, но и в то же время, я не хотела знать. Наверняка, это были страшные мысли. О чём же ещё можно думать, когда ты сидишь без помощи и практически без еды в запертом подземном бункере?
– Как ты думаешь, что сейчас происходит там, наверху? – вдруг спросила я.
На самом деле, я не знала, хочу я, чтобы он ответил или нет. Хочу ли я заводить этот разговор, который неизбежно повлечёт за собой новую волну паники в моём мозгу? Но рано или поздно, я всё равно спросила бы это у него. Потому что я каждую секунду спрашивала это у себя.
– Я… – Дилан собирался с мыслями, не отводя глаз от еды на полу; хотя он, скорее, смотрел не на еду, а куда-то в прострацию. – Не знаю. Я боюсь предполагать. Но это явно было нападение. И судя по всему, оно продолжается там прямо в этот момент. Поэтому военных нет в убежище.
– Но нападение кого? – робко спросила я.
– Без понятия. Но это было просто ужасно. Такой масштабной атаки я даже не могу вспомнить из истории. Разве что, Перл-Харбор, это единственное, что приходит на ум, хоть малость похожее на это. Хотя… Нет, вряд ли это сравнимо. Такие взрывы… Прямо в городе.
– Это война?
– Не знаю… Не знаю. – Дилан занервничал.
Кажется, он не хотел пугать меня своими предположениями, понимая, что ужасные картины, мелькающие в его голове, могут оказаться просто догадками и ни чем иным. Он не хотел пугать меня понапрасну. Но это было неизбежно, я и так знала, что всё намного хуже, чем мы можем себе представить, если уж нас эвакуировали в такой спешке посреди ночи, под вражескими обстрелами, заперли под землёй, ничего не объяснив, и ушли.
– Всё так плохо? – мой голос задрожал.
Дилан, наконец, придя в себя, поднял на меня глаза. Его лицо вдруг стало очень сочувственным, а взгляд болезненным. Мне стало неловко, потому что я чувствовала, как у меня пробиваются слёзы. Я не хотела их ему показывать, а потому быстро отвернула лицо, спрятавшись за пледом.
Но он приблизился ко мне, сел рядом на матрас и перекинул мне за спину руку, приобняв за плечо. Дилан чуть притянул меня к себе. Стало тепло. Он слегка встряхнул меня и сказал:
– Не думай об этом. Хорошо? Главное – мы живы. Об остальном не думай.
Но мне почему-то захотелось заплакать ещё больше. И он это заметил.
– Эй, – мягко сказал он. – Всё будет хорошо. Мы выберемся отсюда, я тебе обещаю.
– А