Когда мы возвратились к нашим седлам, лошади разбрелись, так что потребовался почти весь день, чтобы их собрать. Мой дядя, Пол Марэ, бывший прежде членом фольксраада от Заутпансберга, накормил нас жареной кукурузой – это было первое, что мы получили от коммандо, и мы поели с большим удовольствием.
Тем временем коммандо ушло. Мы последовали за ним и вошли в Данди, где помогли сами себе обзавестись хорошими вещами из магазинов, до которых остальное коммандо пока не добралось.
Такой грабеж – неизбежное зло. Всегда есть начальники и подчиненные, и когда коммандо попадает в дом или на ферму, которая уже была ограблена, они продолжают грабеж, потому что это нужно им для того, чтобы воевать. Так мы рассуждали, и тоже участвовали в грабеже. К чести наших бюргеров я могу сказать, что вначале намерения разграбить город не было, и были попытки это предотвратить. Основную ответственность за это несут уитлендеры их низших слоев, которые присоединились к нам не по убеждению, а только чтобы иметь возможность захватить добычу, и именно они на них лежит ответственность за дурную славу, которую распространяли о нас люди, не знавшие истинного положения вещей. То же самое касалось воровства. Если кто-то терял лошадь, искать ее следовало только у ирландцев или у других уитлендеров, и иногда он не мог признать свою лошадь, потому что воры подрезали ей гриву и хвост. Не стану говорить, что сами мы были без греха. Бывало и так, что бур оставлял уитлендеру свою клячу в обмен на его чистокровную лошадь, потому что для бура лошадь – это все. Правда и то, что лишь немногие из людей защищены от деморализующего влияния войны, и я не стану отрицать, что война показала не самые лучшие наши стороны; но все же я не буду в своем рассказе выставлять в дурном свете своих товарищей, ведь мир и так отвернулся от нас, поскольку мы не оправдали его ожиданий.
После нашего отъезда из Данди грабеж беспрепятственно продолжался. Уже тогда мы начали замечать опустошения, которые являются непоправимым последствием войны. Здесь и там дома были полностью разграблены. На станции Гленко я вошел в дом начальника станции – хорошо устроенный, уютный дом, с красивыми картинами, книгами, зеркалами. Некоторые массивные серебряные кружки и другие ценные вещи валялись на полу. Семья только что обедала, поскольку скатерть все еще лежала на столе. Я поел то, что было на столе, написал письмо домой ручкой и чернилами, которые нашел там же, и оставил дом. Позже, когда я возвратился, все было полностью разграблено, а некоторые зеркала разбиты.