Все, в лучшем случае, смеялись над Ванькой. А ведь Найденов обладал единственным в мире даром!
Шум «коробок» для танкистов привычен – лязганье траков, скрип башенного поворота, клацанье затвора – особую гамму звучания имеют моторы, в гуле которых ухо опытного механика сразу же ловит признаки машинного нездоровья. Впрочем, танки никогда не жалеют и покидают при первом удобном случае. Лишь Ванька Череп всегда оставался внутри до конца, всем своим существом отзываясь на каждый скрип и на каждое клацанье. Лишь Иван Иваныч угадывал в привычном гудении двигателя никем не слышимый голос. Когда снаряд пробивал борта, «коробки» вопили – он слышал их крики. Сгорая, они, как и люди, вертелись на месте, выбрасывали из под себя гусеницы, выли и проклинали судьбу – он слышал проклятия. Многие из тех машин, которые Ванька в поисках «Белого Тигра» с такой безоглядной храбростью водил в бой, предчувствовали свой конец. «Тридцатьчетверки» улавливали звук именно той болванки, которая через несколько мгновений должна была разнести в куски их жизнь. Но всякий раз, за секунду до взрыва, Иван Иваныч безошибочно распахивал люк – его предупреждали! Вот почему так плакал он, прощаясь с каждой убитой машиной.
И сейчас, не обращая внимания на оторопь часовых, Найденов жил с механизмом. Особенно скорбными были вздохи танка, когда навстречу, направляясь к домнам сталелитейных заводов, попадались «черные эшелоны». Посреди ошметков истерзанного железа находились «коробки», которым удалось более-менее уцелеть. Одним разворотило моторные отделения, другие оставили свои башни под Ржевом и Великими Луками, но все остальное в них еще подходило для ремонта. Увозимые на Восток калеки успевали перекинуться с собратьями. Конечно, речь этих грубых заготовок для убийств и разрушений, не шла ни в какое сравнение с человеческой – дребезжание щитков, все те же скрип, гул ветра внутри – но Иван Иваныч легко переводил подобное. Вибрации — видимо, в них был секрет. Танки обладали чутьем на вибрации – от далекого выстрела, до едва ощутимого сотрясения почвы и воздуха. Возможно, еще до ранения, а, возможно, именно после него, проснулось в Черепе это, присущее только «коробкам», чутье, так что в самой бестолковой схватке, где все глохло от рева и грохота, различал он крики «КВ» и «Черчиллей» – тяжеловесы славились густыми, как сирены, голосами. «Тридцатьчетверки», «шерманы» и уже редкие в войсках «Т-70» обладали тонким и нервным тембром. Возможно, оттого, что их было больше, им было присуще определенное чувство локтя. Когда они шли в атаку, то поддерживали и предупреждали друг друга слышимым опять-таки только Иваном Иванычем дрожанием корпусов. При попадании PzGr 40 крики «Т-34» становились невыносимы.[20] Ванька Череп чувствовал их агонию,