Связь между баснями Крылова, прежде всего со «Стрекозой и Муравьем», и «Жизнью насекомых» Пелевина подчеркивалась неоднократно, в том числе самим автором романа:
…стало видно, что это толстый рыжий муравей в морской форме; на его бескозырке золотыми буквами было выведено «Iван Крилов», а на груди блестел такой огород орденских планок, какой можно вырастить, только унавозив нагрудное сукно долгой и бессмысленной жизнью. <…> На экране телевизора в лучах нескольких прожекторов пританцовывала стрекоза. Налетел холодный ветер, и муравей, подняв ворот бушлата, наклонился вперед. Стрекоза несколько раз подпрыгнула, расправила красивые длинные крылья и запела:
Только никому
Я не дам ответа,
Тихо лишь тебе я прошепчу…
Рыжий затылок муравья, по которому хлестали болтающиеся на ветру черные ленточки с выцветшими якорями, стал быстро наливаться темной кровью. <…>
…Завтра улечу
В солнечное лето,
Буду делать все, что захочу.
Пародийная интертекстуальность романа не исчерпывается Крыловым. Б. Парамонов привел «представительный пример писательской манеры Пелевина»: «„Майор Формиков. Весна тревоги нашей. Репортаж с учений магаданской флотилии десантных ледоколов на кислородной подушке“. Такие фразы – зерна, атомы пелевинской прозы, принцип ее строения. В данной еще то хорошо, и не каждый догадается, что Формиков – от formica, муравей по-латыни; а фраза эта – из „Жизни насекомых“. Оттуда же: „Артур с Арнольдом превратились в небольших комаров характерного цвета „мне избы серые твои“, когда-то доводившего до слез Александра Блока“…» [Парамонов 2000].
Пелевин размывает крыловскую оппозицию стрекозы и муравья (все обратимо, все относительно). Его кредо – пародийный лозунг «Муравей муравью – жук, сверчок и стрекоза». При этом «альтернативы даны не в линейной последовательности развернутого до конца сначала одного, потом второго сюжета, а, так сказать, на высокой частоте переменного тока: каждый кадр сменяется альтернативным; маркер для опознания – та или иная одежда героя или прическа героини. Так сделана „Жизнь насекомых“, и в этом обаяние вещи» [Парамонов 2000].
Петрушевская не так явно, как Пелевин, апеллирует к баснописцу. Но, следуя в фарватере Крылова, она также демонстрирует постмодернистскую рефлексию на форму и содержание его басен, на литературоцентризм отечественной культуры, одним из столпов которой является Крылов, но, подчеркнем, на культуру, пропущенную сквозь массовое сознание, на поп-культуру в том числе.
У Крылова нет имен,