Нельзя сбрасывать со счетов и характер Павла, формировавшийся минуя материнское влияние. Двойственность чувств ребёнка, с одной стороны, жаждущего материнской любви, с другой – обиженного на невнимание матери, не могла не повлиять на его отношение к Екатерине. Сыграл свою отрицательную роль и ближайший воспитатель Павла – Никита Панин38, делающий всё для углубления разногласий между матерью и сыном. Нельзя также не принимать во внимание и нежелание Екатерины отказываться от власти в пользу не любимого сына. Она убедила себя и своё окружение в том, что её сын не пригоден к управлению государством, что освобождало её от угрызений совести.
Возможно, если бы Павел услышал от Панина объективную оценку правления своего отца (хотя среди современников бытовало мнение о Петре III, как о передовом либеральном деятеле), он избежал бы многих своих ошибок в дальнейшем. Как знать, может быть, он сумел бы внушить своему воспитаннику быть благоразумнее, и действовать более осмотрительно. Шильдер19, однако, считал, что здесь Паниным руководила месть к Екатерине, и его оскорблённое самолюбие не устояло против искушения подготовить в наследнике мстителя за непризнание со стороны Екатерины его взглядов.
Очевидно, что Павлу рассказали историю его отца, как о человеке, желавшего добра России и ею непонятого, неоцененного, отчего и явилось в цесаревиче желание подражать отцу. Шильдер жалел, что Панин не успел увидеть плоды своих внушений и не разочаровался в своей ошибке.
Кобеко34 заметил, что деятельность Петра III заслуживает более тщательного и менее одностороннего рассмотрения, несмотря на его слабое умственное развитие и то, что почти всю жизнь оставался ребенком, и не одобрял отзывы о нём Екатерины. Оправдывая переворот, Екатерина писала, «… Петръ III не имел более злаго врага чемъ въ себе самомъ; все его поступки были запечатлены печатью безумья. Кроме того, все, что обыкновенно возбуждаетъ въ людяхъ жалость, вызывало въ немъ гневъ. Онъ забавлялся темь, что билъ людей и животныхъ и не только быль не чувствителенъ къ ихъ слезамъ и крикамъ, но они возбуждали въ немъ гневъ, а когда онъ впадалъ въ него, то придирался ко всему, что его окружало. Его любимцы были очень несчастны; они не смели говорить другъ съ другомъ не возбуждая его недоверия, а лишь только оно начинало действовать, онъ билъ ихъ въ присутствии всехъ». 14). Тогдашний английский посол Кейт сказал при одном из подобных случаев: «Знаете ли вы, что вашъ императоръ помешанный; его надобно связать; по крайней мере не будучи таковымъ, нельзя делать того, что онъ делаетъ. Вступлениемъ своимъ на престолъ императрица Екатерина, по ея словамъ, спасла империю, самую себя и своего сына отъ рукъ сумасшедшаго, почти бешенаго и который несомненно сделался бы таковымъ, если-бы онъ пролилъ или увиделъ