Папа-солдат был одет в ту же солдатскую одежду, в которой пришел с войны.
Первый день моей учебы был пасмурным и холодным. По распадкам между голых сопок на наш поселок тяжелой лавиной стекали, обрушивались тугие потоки сырого зябкого ветра. Раз-другой выглянувшее из-за туч солнце, убедившись в бесплодности своих попыток раздвинуть, разогнать свинцовые тучи, решило больше не возобновлять их.
Выйдя на крыльцо, папа-солдат взглянул на небо и тут же вернулся в дом:
– Надо надеть шинель.
Вышла мама. Она еще раз оглядела меня:
– Не продуло бы… Пальтишко – видимость одна…
– Да-а-а… – как-то грустно-виновато пробормотал папа-солдат. – Ну да ничего. Вот получу первую зарплату – сразу справим, а пока… А ну-ка, сынок. Вот сюда, за шинель. – Он откинул полу шинели. – Пошли! Раз-два, раз-два! Не отставай, сынок. Держись веселее. Мы что, не мужики, не солдаты, чтобы ветра бояться?!
Прячась от ветра за его спиной и полой шинели, я с гордостью поглядывал по сторонам. Вон сколько идет ребят. И не у всех папы, не у всех папы-солдаты…
Почти ежедневные совместные походы в школу еще сильнее сблизили нас с папой-солдатом. В теплые, тихие дни мы всегда шли рядом, разговаривали, говорили о школе, о том, что видели вокруг, – о сверкающей в низине реке, о птицах, порхающих в ветвях деревьев, окаймляющих дорогу, о городах и странах, которые находятся, как мне казалось, где-то совсем рядом, за сопками.
Папа-солдат постоянно заботился обо мне – застегивал пуговки на пальтишке, завязывал шнурки на моих ботинках, отгонял от меня редких, но всегда голодных, а потому всегда злых собак.
И мне были приятны его заботы. Еще бы – не у всех папы такие сильные, красивые, смелые папы-солдаты…
К концу первой четверти я влюбился. Да-да, не смейтесь.
Влюбился в свою одноклассницу Элю Мусатову. Влюбился за необычное, такое ласковое, нежное имя. Влюбился за ее курточку, на спине которой были вышиты две зеленые сосенки и крошечный белый-пребелый зайчик между ними. Элина парта находилась впереди моей, и я мог целыми днями беспрепятственно, незаметно для других любоваться и зелеными сосенками, и белым-пребелым зайчиком, и золотыми, как лучики солнца, косичками Эли.
И всего больше на свете мне почему-то хотелось потрогать хотя бы одним пальчиком Элиного зайчика.
Эля со своей мамой – врачом Евгенией Андреевной – жили недалеко от нас. Отец Эли погиб на фронте. Эля с Евгенией Андреевной жили, как и все в то время, трудно. Но даже мы, первоклассники, понимали: им труднее, чем многим другим. Ведь у них не было папы.
Евгения Андреевна делала все для того, чтобы ее дочка была накормлена и одета не хуже других и не чувствовала себя полусиротой. Она устраивала для Эли разные домашние праздники, приглашала домой друзей и подруг дочери. В доме Мусатовых почти всегда было шумно и весело.
В начале ноября Эле исполнилось – точно не помню – семь или восемь лет. Евгения Андреевна разрешила ей пригласить