Рауф молча наблюдал за приятелем.
– Там горячо? – спросил он затем.
– Не горячее, чем у мамки под брюхом, когда ты был щенком и лежал с ней в корзинке. Помнишь? Я помню. Только вот до соска никак не добраться…
– То есть влезть не можешь?
– Рододендроны, понимаешь?! Там! Снаружи! Оттуда входит запах, значит собака может выбраться…
Рауф задумался.
– Запахи, – сказал он, – иногда проникают в крохотные щели. Ну, как мыши. Собакам туда не пролезть. Что, если там всего лишь щелка? Узкая трещина? Ты застрянешь в ней и умрешь. Даже обратно не выберешься.
– Ты, бродяга блохастый! – рассвирепел Надоеда. – Это тебе не за сучками по переулкам ухлестывать! С чего ты взял, будто я наобум туда лезу? Стоит всунуть голову, и там ветер чувствуется! Широкий, шире твоей задницы! И дождем пахнет! – Надоеда снова рванулся вверх и свалился, мокрая мордочка поседела от прилипшей золы. – Горите, косточки, горите! И моя голова с вами…
Он сел и принялся вытирать лапой нос.
Рауф, будучи гораздо крупнее, легко закинул передние лапы на край печного устья и заглянул внутрь. Некоторое время он стоял неподвижно, вглядываясь и вслушиваясь. Потом, так ничего и не сказав, полез в топку. Задние лапы оторвались от пола и, дергаясь в воздухе, начали царапать когтями кирпичи в поисках опоры. Рауф подтягивался буквально дюйм за дюймом, передние лапы скользили по гладкому металлу. В какой-то момент его кобелиное достоинство зацепилось за порожек топки. Почувствовав боль, Рауф извернулся боком и одновременно попал задней лапой на выступающую петлю дверцы. Используя подвернувшуюся точку опоры, Рауф сделал еще одно усилие и стал медленно исчезать из поля зрения Надоеды. Последними скрылись задние лапы и хвост между ними.
Маленький фокстерьер вне себя метался туда и сюда перед печью. Он совершил еще несколько прыжков, пытаясь последовать за Рауфом, но наконец сдался и лег на пол, высунув язык и тяжело дыша.
– Рауф?
Из темного тоннеля не донеслось ни звука в ответ.
Поднявшись, Надоеда медленно попятился от зияющей дверцы, словно пытался рассмотреть происходившее внутри:
– Рауф!
Ответа по-прежнему не было. Не удавалось и заглянуть за порог.
– А кто сахарку хочет?! – громко пролаял вдруг Надоеда.
Стремительно разбежался – и прыгнул вверх и вперед, прямо в отверстие, как цирковая собачка сквозь обруч. Задние лапы больно ударились о металлический край, и фокстерьер взвизгнул от боли. Однако тело его почти целиком оказалось внутри. Повиснув, Надоеда принялся извиваться, почти как Рауф, но, будучи намного меньше, с легкостью подтянул заднюю часть. Несколько мгновений он неподвижно лежал в золе, силясь отдышаться и дожидаясь, когда утихнет боль в лапах. Потом поднял голову и принюхался.
Сквозняка больше не чувствовалось – мохнатое тело Рауфа впереди перекрывало дымоход. И пахло только Рауфом и железной водой, в которой