И вдруг захотелось мне его голос услышать. Так внутри заныло, что не выдержал, заскочил в телефонную будку и наш номер набрал. Он снял трубку.
– Алло!.. Алло!.. Слушаю!..
А я молчу, только сердце барабанит. И он замолчал. Молчим оба. Потом он спрашивает:
– Это ты?
– Я – отвечаю. И жду: сейчас какую-нибудь гадость ляпнет.
А он снова помолчал и вдруг:
– Как живёшь?
Я растерялся, засуетился:
– Прекрасно, прекрасно! А ты?
– Превосходно.
И снова замолчал.
– Я уезжаю, – говорю. – Далеко.
И опять ожидаю в ответ что-то вроде: «Скатертью дорога!». А он снова неожиданно:
– Может, попрощаться зайдёшь?
– Зайду.
Повесил я трубку совершенно ошеломлённый, а потом вдруг понял: да у него ведь на сердце сейчас такая же тяжесть, как и у меня. Я это своим сердцем почувствовал, недаром они у нас столько лет рядом бились!..
Подошёл к дому – дверь открыта, ждёт. Зашёл в гостиную, вижу, над столом фотография висит, где мы пацанами, в мохнатых шапочках, как два медвежонка. Никогда он её раньше не вынимал, а тут… Но сделал вид, что не заметил.
– Закурить есть? – спрашиваю.
Протянул он мне пачку. Посидели, покурили. Потом говорю:
– Дом тебе остаётся. И вся мебель. Только ковёр я продам – деньги на дорогу нужны.
Поднял он голову, глянул на меня как-то необычно – никогда раньше так не смотрел.
– Скрипку не забудь. Я тебе футляр починил.
– Спасибо.
– Куда поедешь?
– Куда-нибудь на юг. Я здесь мёрзну.
– Писать будешь?
– Не знаю. А ты?
– Вряд ли.
Снова помолчали.
– Ну, что ж… – говорю. – Пока.
– Пока.
– Будь.
– И ты будь.
Помахал он мне своей правой, а я ему своей левой, и разошлись мы в разные стороны, теперь уже навсегда. Я не оглядывался, чтобы швы на теле не кровоточили. А он на прощанье песню включил:
…Без меня тебе, любимый мой,
Лететь с одним крылом…
Зря я ругал эту песню: оказывается, очень она душевная.
Елена Ивановна
Было это в году восьмидесятом. Я человек свободной профессии, работал дома. А если в доме нет покоя – значит, и работа кувырком. Может, поэтому и не женился, чтобы не разрушать свою